— Мам, я человек, вот потрогай. Я живая, не металлическая, — попыталась успокоить ее Маша, сделала шаг вперед. Опасливо глянула под ноги: не наступить бы на проклятый шнурок.
— Дела-то, что ты теплая. Наловчились маскироваться, что теперь совсем как мы. Думаешь, я про биороботов не знаю. Вот схвачу тебя за косу да посмотрю, нет ли каких разъемов в затылке!
Маша хотела нырнуть ей под руку и прорваться к телефону, но мама с небывалой ловкостью схватила ее за волосы и поволокла по полу, бормоча какую-то бессвязицу о «долге перед человечеством».
Не то чтобы подобного раньше не было. Иногда Марусе казалось, что мама запрещала ей стричься именно потому, что длинноволосой дочка была уязвимее. Трудно прекратить надоевшую ссору, скрывшись в своей комнате, если твоя коса намотана на материнский кулак. Раньше Маша прижалась бы к ногам матери, дожидаясь, пока гнев утихнет, но раньше… в руках у мамы не было хлебного тесака.
Маша рванула косу из рук матери, вскрикнув от боли, и откатилась в сторону — как раз вовремя. Широкое лезвие прошло совсем рядом с ее плечом.
— Мама, человек я, человек! Ты же меня убьешь! Тебя посадят! — Маруся почувствовала, как по щекам катятся слезы. Она вертелась на полу ужом, не в силах вырваться.
— Робота убить — это не преступление. Это я ради человечества делаю, Машка. Вертеться перестань, все равно тебе от меня никуда не деться. Будь ты человеком, поняла бы меня. Скули, прихвостень техногенных оккупантов! Недолго тебе осталось!
Нож опускался снова и снова, каждый раз оказываясь все ближе. Маруся закрыла глаза, смиряясь с неизбежным. Умирать в пятнадцать было жалко. А ведь она так ни разу ни с кем не поцеловалась! Сашка Летько во втором классе не в счет.
Вспыхивали перед глазами осыпавшимися из альбома марками упущенные мгновения. Обида на маму, которая решила сойти с ума так некстати, досада на саму себя, что не остригла чертову косу после девятого класса. Чего, спрашивается, ждала?!
Машка резко открыла глаза, почувствовав нечто совершенно невозможное, небывалое, — она ощутила, что очень-очень хочет жить. Она уже приготовилась извернуться и схватить мать за ногу, но тут заверещал дверной звонок. Вместо того чтобы двинуться к двери, мать зажала Марусе рот, так что нож царапнул девочку над правой грудью, распоров блузку, и потащила по полу в комнату.
Трель звонка гулко разнеслась по темным комнатам. Свет горел только в гостиной, где продолжал бубнить телевизор.
— Думаешь, свои на помощь подоспели? — пробормотала мама. — Ну уж нет, дудки, не выйдет. Одним роботом меньше…
Она замахнулась снова, но звонивший, видимо, не собирался отступать. Раздалось несколько коротких нетерпеливых трелей, словно тот, кто стоял за дверью, был уверен: в квартире кто-то есть и обязан открыть.
Мама неловко опустила нож, лезвие прошло у самой головы, по основанию пшеничного колоса косы, перерезав ее на треть. Машка изловчилась и, почти не глядя, пнула мать по руке, выбив тесак. Подхватила, парой движений избавилась от ненавистного поводка и отскочила, перекрывая матери путь на кухню — там, в подставке, оставалось еще четыре ножа. Хватит и одного, если удачно бросить, а Марусе жутко не хотелось, чтобы в этой квартире кто-нибудь что-нибудь удачно бросал.
— Ну, что уставилась. Режь! — выкрикнула мать, дергая пальцами ворот халата. Молния не поддалась, лишив жест героического пафоса. — Всегда вы такими были! Вся в отца! Он, наверное, тоже был таким, скотина техногенная! И ты вся в него. Не знаешь ты, что такое быть человеком. Только угнетать нас всю жизнь и умели! Ну, что же ты не бьешь? Не стану я больше твоей рабыней жить!
— Мам, ведь это ты меня родила. Вдруг не папа, а ты сама такая же, — ляпнула Маруська первое, что пришлось на язык, в надежде выиграть лишнее мгновение.
Мать не ответила. Она только затравленно оглянулась, словно проверяя, не мог ли кто слышать крамольных слов дочери и заподозрить в техногенности ее саму. Телевизор из соседней комнаты зааплодировал Маше ладонями гостей очередного ток-шоу.
Девочка бросилась к двери своей комнаты, успев захлопнуть ее перед носом матери.
Та еще бранилась и кричала что-то гадкое и обидное, но Машка, наспех забрав под ободок кое-как обрезанные волосы, уже перебиралась со своего балкона на соседский, к Летько. Она надеялась, что Сашкино семейство дома и ей разрешат воспользоваться их телефоном, не слишком интересуясь, почему она явилась в гости через балкон. На Марусино счастье балконная дверь оказалась приоткрыта, она даже сунулась в комнату, но, еще не успев выглянуть из-за шторы, услышала грохот падающей мебели.