Голос Вселенной 1996 № 5

Память

Стрибожьи внуки провевают память.
И вновь встают над ковылем полки.
И стяги с грозным ликом над полками –
Как персты указующей руки.

Полуязычники и полухристиане
С единой верой в справедливый меч,
И в руку твердую,
и в землю за плечами,
Которую обязаны сберечь.

Шеломы островерхие и копья,
И бронь, и нетерпенье седоков,
И пешей рати гул и громословье,
В себя вбирающее посвисты ветров.

Свистят стрибожьи внуки, завывают
И тело под кольчугой холодят,
И мрак восточный солнце пожирает,
И демоны удачи не сулят.

Придут снега сюда, придут метели,
Лютуя и зверея в пустоте,
И занесут, и заметут, развеют

Следов остатки.
Но воспрянут те,
Кто напоил ковыль горячей кровью.
И снежным смерчем поднятые вверх,
Объятья смерти разорвут любовью,
Сольются с снегом.
И падут как снег
Так далеко отсюда,
там, за Доном,
Где их так ждали, и уже не ждут,
Со всей землей навстречу,
с каждым домом
Они посланцами небес придут.

Завоют вьюги, стекленея в выси,
Сполохами свиваясь и грозя.
Но недоступна будет даже мысли
Их ипостась иная и стезя.

И серебристые их тени воплотятся
В обличье неподвластное уму,
И в воздухе прозрачном растворятся,
И воздухом тем в грудь войдут мою.

Стою.
Все помню.
Степь гудит ветрами.
Один я.
Что?
Нет, нет – я не один.
Стрибожьи внуки возвращают память,
Взвевая стяги тех, моих дружин!

Козельск

У костров степных ночами

Льстил акын:

«Ах, Батый,

Батый –

Молодой батыр!

Тридцать весен за плечами –

Под копытами весь мир!

Кровь от крови дедовой –

Чингисханович.

От полудня след ведешь –

За полночь.

У тебя не забалуют –

нога в стремени,

Покорить страну любую –

дело времени!»

К подбородку серпом черный ус.

Тесен хану дедов улус!

С океана к океану путь его лежит,

Начал дело дед,

ну а внук закончит.

Нет пути –

дорогу костьми замостит.

Ну-ка!

Кто еще

мостовой стать хочет?!

У Батыя полководцем Субудай –

Вдвое старше, втрое мудрей,

Приговаривал: «И у земли есть край,

И ты будешь там пасти своих коней!»

Сорок лет в походах, на коне,

Половину Азии испепелил.

И вот, на тебе, вдруг по зиме

В землю Русскую коня навострил.

Старый воин, хитрый лис Субудай,

Опочившего Чингиза верный пес,

Покоренных городов не считал,

Брал – и хану в подношение нес.

Пол-Руси в крови затопил.

Не свое, жечь чужое не жаль.

Где родился и рос – позабыл,

В юрте родину вез Субудай.

На Козельск Субудай налетел,

Ну, а взять его с лету не смог,

У Козельска Субудай «приболел»,

У Козельска Субудай «занемог»,

Приустал, сказал: «Пускай, Бурундай

Обивает у Козельска порог!»

Как на штурм повел войска Бурундай –

Каждый третий под Козельском лег.

И кричал, слюною брызгал Батый,

В ноздри пяткой бил раба своего:

«Ты, шакалий сын, мне город добыл?

Сколько войска положил за него?!»

Семь недель осаду город держал

И кипящею смолою со стен

Он непрошенных гостей привечал –

Уползали гости в лагерь ни с чем.

«Обломать не смог княжонка-щенка! –

Хан визжал, глазам не веря своим:

– Не хотела покориться Москва –

Я ее обратил в черный дым!

Во Владимир я въезжал на коне,

И стонала подо мною Рязань.

Золотые Ворота – по мне!

Мне ль в ворота позора въезжать?!

Ты заплатишь за все мне с лихвой –

Затрещит твой хребет, Бурундай!

Без тебя я возьму город злой

И по трупам я въеду туда!»

Приподнялся Субудай на кошме:

«Не казни его, хан, – молод он.

Отпустила меня хворь, видно, мне

Шею города гнуть тебе в поклон.

Нам не взять его – штурм обречен.

А в осаде – кору будем жрать?!

Не гневись, урусов мы увлечем

Своим бегством и в бору будем ждать!»

И где лагерь Батыя стоял

По весне траве в пояс расти –

Сколько крови имел, всю отдал.

Каждый вышедший из крепости.

Семь недель кровь лилася рекой,

И истек Козельск, остался пустой,

И встречал вражину город тишиной,

Детским плачем да женской слезой.