— Хамство какое!
— Сам напросился.
— Видно, вы здесь недавно.
— Недавно, — ответил Гриша. — Но уже успел отсидеть за членовредительство. Не так уж там и плохо.
Пассажир обиделся и, обращаясь ко всем сразу, начал громко вещать, что прежде все было иначе, и что люди друг с другом разговаривали уважительно, и что дом можно было не запирать, никогда ничего не пропадало. Решетки в окнах появились после войны, с прибытием новых эмигрантов. Лично он копал здесь дороги и болел малярией, в то время как Гриша жил в Европе, как у Христа за пазухой; тогда Гриша посоветовал прислать ему счет за свою малярию, он, мол, посмотрит, что можно будет для него сделать, а потом стоявший рядом солдат, прежде равнодушно пропускавший все мимо ушей, он был смугл и мускулист, спросил меня, почему мы, евреи, не можем жить мирно. Я сказал, что не знаю, и так мы доехали до Тель-Авива. Я вышел из автобуса, у меня все еще дрожали коленки, и сказал Грише:
— Больше той дорогой не пойдем. Эта тварь второй раз своего не упустит.
На улице Кинг-Джордж мы увидели субчика, про которого знали, что у него есть блат и что он может подыскать нам работу. Он сидел в маленьком кафе и что-то ел, а что именно — лучше не уточнять. Он с набитым ртом говорил Грише, что сейчас, как никогда, трудно с работой, что понаехало много новых эмигрантов и непонятно, куда их рассовать. Он закончил есть и говорить одновременно и, глядя на нас невинным взором, подождал немножко, а потом снова набил рот едой и заговорил. Ему, мол, ужасно неприятно видеть двух молодых людей без работы, впрочем, когда он сам приехал в эту страну, здесь не было ничего, кроме стычек с арабами и малярии, он, однако, как-то пережил это.
— Проехали, — сказал Гриша. — Куда ты можешь нас пристроить и за сколько? Я тут твой треп слушать не собираюсь.
Субчик проглотил огромный кусище и сказал без запинки:
— Триста фунтов.
— Только и всего? — спросил я.
— Триста, — сказал он и показал на меня пальцем. — За вас обоих. Получите постоянную работу.
— Триста фунтов тебе, — сказал Гриша. — А сколько будем зарабатывать мы?
— Восемь с половиной фунтов в день, — сказал он. — Ставка такая.
— Значит, месяц горбатиться за каких-то двести двадцать фунтов. Да еще ты хочешь триста.
— Я хочу? — изумился субчик. — Я хочу спокойно покушать. Это вы хотите. Пожалуй, вам надо обратиться в посредническое бюро по трудоустройству, так, наверное, будет лучше. Уж они вам найдут работу.
Он поднял палец и показал на разбитое Гришино лицо.
— Попал в аварию?
— Нет, — ответил Гриша. — С дочкой играл.
Я пододвинул к себе стул и уселся рядом с субчиком. Он слегка отодвинул тарелку.
— Ладно, — сказал я. — Ты получишь свои триста фунтов. А когда мы сможем начать работать?
— Когда? — повторил он. — Завтра. Заплатите сегодня, и я вам прямо сегодня все и устрою. Завтра начнете.
— Послушай, — сказал я. — Мы с ним в последний раз видели триста фунтов в кино, в рекламе государственной лотереи. Поработаем месяц, и ты получишь свои башли. Идет?
Я протянул ему руку, подождал немного, а потом Гриша изо всех сип ударил меня по руке, и она отлетела в сторону.
— Мы еще увидимся, — сказал Гриша.
— Само собой, — сказал субчик. — Почему бы и нет, как только разживетесь тремя сотенками.
Вот и все; мы пошли дальше; если бы не Лена, можно было бы вернуться домой, но нельзя прийти в десять часов утра и сказать, что у нас ничего не вышло, это был бы полный предел. Вот и приходилось возвращаться после четырех, вместе с закончившими работу людьми, и делать вид, что мы измучены поисками работы, просто падаем с ног от усталости. Пожалуй, нет ничего мучительнее, чем притворяться измученным — в некоторых случаях. Впереди было еще несколько часов, и мы пошли нашей обычной дорогой — в сторону моря.
— Он, в общем-то, неплохой, — сказал Гриша. — Просто по-другому не умеет.
И через минуту добавил:
— Он, должно быть, со всеми такой.
— А ведь ты сам хотел смазать его по роже.
— Ну да, — сказал Гриша. — И не только его.
— Послушай, Гриша, — сказал я. — Он хочет триста фунтов. Так давай продадим пушку. За нее мы получим сто двадцать, а то и сто сорок фунтов, остальное возьмем в долг. Через день-другой приступим к работе и все будет о'кей.
— Не надо, — сказал он. — Не продавай оружие.
— На хрен тебе пистолет, — раздраженно сказал я. — Во что ты будешь стрелять?
— Найдется во что, — ответил Гриша. — А вдруг эта сволочь ничего не сможет для нас найти? Что тогда? Или слиняет с нашими башлями, где мы будем его искать? Мало, что ли, я видел таких умников. Господи ты Боже мой, сколько я их видел. Подожди пока.