Он вдруг беспомощно признался:
— Ох, я люблю кино. Больше всего на свете. Ладно, надумаешь, приходи, — сказал он. — Я обычно сижу в том кафе.
Он махнул рукой в сторону моря.
— Спроси Бен-Ами, а если меня не будет, подожди немного.
— И не жаль тебе Еву? — спросил я, чтобы слегка его подразнить. — Такая молодая, такая красивая девушка, а ты хочешь упрятать ее в кутузку. Неужто тебе не жалко?
Он склонился надо мной; его выдох был крепче пива и табака. Но это был выдох здорового человека.
— Жалко, — ответил он. — Жалко. Даже больше, чем тебе. Ты ведь не сутенер. Для тебя это так, на раз. А для меня — на всю жизнь.
Он вышел. Я подождал часок или немного побольше, но Ева так и не появилась. Показывая официанту на пустую бутылку из-под пива, я сказал, что жена, как придет, заплатит, и официант успокаивающе махнул рукой, как бы давая понять, что всё в кафе к моим услугам. Я любил бывать в этой забегаловке, восемь месяцев назад я тут познакомился с Евой. Как сейчас помню: она сидела за столиком у музыкального автомата, а я — здесь, на террасе. Я знал, что она проститутка, но все равно она мне ужасно нравилась. У меня в кармане не было и двух фунтов, но я решил попытать счастья и подошел к ней.
— Пойдем со мной, — сказал я.
— Куда ты хочешь пойти?
— Не знаю. Наверное, в гостиницу.
— А за номер заплатишь?
— Нет, — сказал я. — Скорее всего нет.
— Как же так? — сказала Ева. — За номер платит мужчина, так принято. Ты что, не знаешь об этом?
— Знаю, — сказал я. — Естественно, знаю. Но у меня ни гроша. Да я и не хочу идти с тобой за деньги. Я ведь этого не говорил.
Она взглянула на меня, и тогда я впервые увидел ее глаза, хмурые, как у ночной птицы. Мне было известно, что она истеричка, и я боялся, что она шарахнет меня бутылкой по голове или выкинет еще какой-нибудь фокус. Но ничего, обошлось. Она просто глядела на меня, а я стоял и улыбался.
— Значит, — сказала она, — хочешь по любви?
— Да, — ответил я. — Именно так.
— Ты это серьезно?
— Абсолютно, — ответил я.
Словно что-то зажглось в ее глазах. Тогда я подумал, что мне, наверное, почудилось, но сейчас убежден, что так и было.
— А ты знаешь, чем я занимаюсь?
— Знаю.
— И тебе это не мешает?
— Еще как мешает, — ответил я. — Но ведь можно влюбиться в девушку, даже если что-то мешает. Впрочем, вечно что-нибудь да мешает.
— Ладно, — сказала она.
И мы пошли. Сначала прошлись по дороге, ведущей в Яффу, по тихой улочке, там молоденькие солдатики учились водить машину; пообедали в кафе, где жарят только что выловленную рыбу, а потом вернулись в Тель-Авив, и Ева привела меня к одной старой ведьме, у которой снимала комнату на день; туда приходили ее клиенты. Ева пошла в комнату, а мы с ведьмой сидели на кухне и слышали все, что происходило за стеной. Так поступила со мной Ева, видно, подумала, что я подшутил над ней, и решила мне отомстить. Не так уж и много происходило за стенкой, но ничего приятного в этом не было. Не было.
— Почему вы такой худой? — спросила у меня ведьма. — Может, у вас чахотка?
— Нет, — сказал я.
— Вид у вас такой. Мой брат тоже так выглядел. Ему было восемнадцать лет, когда он умер.
— Как жаль, — сказал я. — Зато вы хорошо сохранились.
— Скажете тоже, хорошо, — заворчала она. — У меня двусторонняя грыжа. Предлагают оперировать, но я не соглашаюсь.
— И правильно делаете, — решительно сказал я.
Тут вышла Ева. Ее клиент мылся в туалете, фыркая, как конь. Я подумал про себя, что, если он начнет насвистывать арию тореадора, я не выдержу и дам ему в зубы. На Еве был незастегнутый халатик, и я впервые увидел ее ноги. Она села ко мне на колени.
— Ну как? — спросила она.
— Никак, — ответил я. — Вот разговариваем с пани.
— Поцелуй меня, — тихо сказала она, а клиент продолжал фыркать в туалете. Я поцеловал ее, но глаза у нее были открыты, и мне казалось, что мое лицо рассматривают в микроскоп.
Потом пришел следующий; за стеной снова торговались, Ева нарочно говорила громко, чтобы мне тоже было слышно. Она советовала ему валить к родной матушке, а он плаксиво настаивал на двадцати пяти фунтах. Наконец договорились.
— У вас, наверное, не шибко много силы, — сказала старуха, меряя меня презрительным взглядом. — Вы, верно, больной, только говорить не хотите. Но я-то вижу.
— И что вы видите?
— Будет вам, — сказала она. — Это сразу видно. С моим братом тоже так было. Вы и похожи на него.
— Ах, боже мой, — сказал я. — Это страшно. Но в то время не было лекарств.