Я. — Можно ли довести микроскоп до совершенства?
Дух — Да.
Я. — Суждено ли мне выполнить эту великую задачу?
Дух. — Ты можешь.
Я. — Я хотел бы знать, как действовать для достижения этой цели. Ради любви, которую вы питаете к науке, помогите мне!
Дух — Алмаз в сто сорок карат, подвергнутый воздействию электромагнитных токов в течение длительного периода, претерпит перестройку своих атомов между собой, и из этого камня вы сформируете универсальную линзу.
Я. — Будут ли великие открытия результатом использования такой линзы?
Дух — Настолько великие, что все, что было раньше — ничтожно.
Я. — Но преломляющая способность алмаза настолько велика, что изображение будет формироваться внутри линзы. Как преодолеть эту помеху?
Дух — Проткните линзу через ее ось, и трудность устранена. Изображение будет формироваться в проколотом пространстве, которое само по себе будет служить трубкой для просмотра. Теперь меня зовут. Спокойной ночи.
Я вообще не могу описать эффект, который оказали на меня эти необычные сообщения. Я был совершенно сбит с толку. Никакая биологическая теория не могла объяснить открытие линзы. Медиум могла бы, благодаря биологическому взаимопониманию с моим разумом, зайти так далеко, чтобы читать мои вопросы и связно отвечать на них. Но биология не могла позволить ей обнаружить, что магнитные токи могут так изменить кристаллы алмаза, чтобы исправить его прежние дефекты и допустить его полировку в идеальную линзу. Возможно, какая-то подобная теория приходила мне в голову, это правда, но если даже так, я ее давно забыл. В моем возбужденном состоянии ума не оставалось другого пути, кроме как стать новообращенным, и в состоянии самой болезненной нервной экзальтации я покинул дом медиума в тот вечер. Она проводила меня до двери, надеясь, что я остался доволен. Стук преследовал нас, пока мы шли по коридору, отдаваясь от балясин, пола и даже дверных косяков. Я поспешно выразил свое удовлетворение и поспешно вышел на прохладный ночной воздух. Я шел домой, и мной владела только одна мысль — как получить алмаз требуемого огромного размера. Всех моих средств, умноженных в сто раз, было бы недостаточно для его покупки. Кроме того, такие камни редки и становятся историческими. Я мог найти такой только в регалиях восточных или европейских монархов.
IV
Когда я вошел в свой дом, в комнате Саймона горел свет. Смутный импульс побудил меня навестить его. Когда я без предупреждения открыл дверь в его гостиную, он склонился спиной ко мне над лампой Карселя, очевидно, занятый тщательным изучением какого-то предмета, который он держал в руках. Когда я вошел, он внезапно вздрогнул, сунул руку в нагрудный карман и повернулся ко мне с пунцовым от смущения лицом.
— Что? — воскликнул я. — Изучаешь миниатюру какой-то прекрасной леди? Ну, не красней так сильно, я не буду просить рассмотреть ее.
Саймон довольно неловко рассмеялся, но не произнес ни одного из обычных в таких случаях отрицающих протестов. Он попросил меня присесть.
— Саймон, — сказал я, — я только что от мадам Вульпес.
На этот раз Саймон побелел как полотно и казался ошеломленным, как будто его внезапно ударило электрическим током. Он пробормотал несколько бессвязных слов и поспешно направился к небольшому шкафу, где обычно хранил спиртные напитки. Хотя я был поражен его эмоциями, я был слишком занят своими собственными мыслями, чтобы обращать внимание на что-то еще.
— Вы говорите правду, когда называете мадам Вульпес дьявольской женщиной, — продолжил я. — Саймон, сегодня вечером она рассказала мне удивительные вещи, или, скорее, была средством рассказать мне удивительные вещи. Ах, если бы я только мог достать бриллиант весом в сто сорок карат!
Едва вздох, с которым я произнес это желание, замер на моих губах, как Саймон, с видом дикого зверя, свирепо посмотрел на меня и, бросившись к каминной полке, где на стене висело какое-то иностранное оружие, схватил малайский крис и яростно замахал им перед собой.
— Нет! — закричал он по-французски, на который всегда переходил, когда волновался. — Нет! Ты не получишь его! Ты вероломный! Ты посоветовался с этим демоном и желаешь получить мое сокровище! Но я умру первым! Я, я храбрый! Ты не можешь заставить меня бояться!
Все это, произнесенное громким голосом, дрожащим от волнения, поразило меня. Я сразу понял, что случайно коснулся тайны Саймона, какой бы она ни была. Необходимо было успокоить его.
— Мой дорогой Саймон, — сказал я, — я совершенно не понимаю, что ты имеешь в виду. Я пошел к мадам Вульпес, чтобы проконсультироваться с ней по научной проблеме, для решения которой я обнаружил, что необходим алмаз того размера, о котором я только что упомянул. О вас ни разу не упоминали в течение вечера, и, насколько я понимаю, даже не подумали. Что может означать эта вспышка гнева? Если у вас случайно окажется набор ценных бриллиантов, вам нечего бояться меня. Алмаз, который мне нужен, у вас не может быть, а если бы он у вас был, вы бы здесь не жили.
Что-то в моем тоне, должно быть, полностью успокоило его, потому что выражение его лица немедленно сменилось сдержанным весельем, сочетающимся, однако, с некоторым подозрительным вниманием к моим движениям. Он засмеялся и сказал, что я должен простить его, что в определенные моменты он бывает подвержен своего рода головокружению, которое проявлялось в бессвязных речах, и что приступы проходили так же быстро, как и возникали.
Объясняя это, он отложил оружие в сторону и попытался, с некоторым успехом, принять более жизнерадостный вид.
Все это ни в малейшей степени не обмануло меня. Я слишком привык к аналитическим трудам, чтобы быть сбитым с толку такой тонкой завесой. Я решил исследовать тайну до самого дна.
— Саймон, — весело сказал я, — давай забудем обо всем этом за бутылкой бургундского. Внизу у меня есть ящик «Clos Vougeot» от Lausseure’s, благоухающий ароматами и румяный от солнечного света Кот-д’Ор. Давайте выпьем пару бутылок. Что скажешь?
— От всего сердца, — с улыбкой ответил Саймон.
Я достал вино, и мы сели, чтобы выпить. Вино было знаменитого урожая 1848 года, года, когда война и вино боролись вместе, и его чистый, но мощный вкус, казалось, придавал организму новую жизненную силу. К тому времени, как мы наполовину прикончили вторую бутылку, голова Саймона, которая, как я знал, была слаба, начала сдавать, в то время как я оставался как всегда спокойным, лишь только каждый глоток посылал прилив сил по всему телу. Речь Саймона становилась все более и более нечеткой. Он начал петь по-французски шансон не очень нравственного содержания. Я внезапно встал из-за стола как раз в конце одного из этих бессвязных стихов и, устремив на него взгляд со спокойной улыбкой, сказал:
— Саймон, я обманул тебя. Сегодня вечером я узнал твой секрет. Вы также можете быть откровенны со мной. Миссис Вульпес, или, скорее, один из ее духов, рассказала мне все.
Он вздрогнул от ужаса. Его опьянение, казалось, на мгновение исчезло, и он сделал движение к оружию, которое незадолго до этого положил, я остановил его рукой.
— Чудовище! — воскликнул он со страстью — Я разорен! Что мне делать? Ты никогда не получишь его! Клянусь своей матерью!
— Мне это не нужно, — сказал я. — Будьте спокойны, но будьте откровенны со мной. Расскажи мне все об этом.
Опьянение начало возвращаться. Он со слезливой серьезностью возразил, что я совершенно ошибаюсь, что я был пьян; затем попросил меня поклясться в вечной тайне и пообещал раскрыть мне загадку. Я, конечно, поклялся всем, чем можно. С беспокойным выражением в глазах и дрожащими от выпитого и нервозности руками он достал из-за пазухи маленький футляр и открыл его. Небеса! Мягкий свет лампы превратился в тысячу призматических стрел, когда упал на огромный розовый бриллиант, сверкающий в футляре! Я не разбираюсь в бриллиантах, но с первого взгляда понял, что это драгоценный камень редкого размера и чистоты. Я смотрел на Саймона с удивлением и, должен в этом признаться, с завистью. Как он мог заполучить это сокровище? Отвечая на мои вопросы, я смог понять из его пьяных заявлений (из которых, я полагаю, половина бессвязности была притворной) только то, что он руководил бандой рабов, занятых промывкой алмазов в Бразилии; что он видел, как один из них спрятал алмаз, но вместо того, чтобы сообщить своим работодателям, он спокойно наблюдал за негром, пока не увидел, как тот закапывает свое сокровище; что он выкопал его и сбежал с ним, но пока что он боялся пытаться публично избавиться от него — такой ценный драгоценный камень почти наверняка привлечет слишком много внимания к прошлому ее владельца, и он не смог обнаружить ни одного из тех теневых каналов, по которым такие вещи передаются безопасно. Он добавил, что в соответствии с восточной традицией он назвал свой бриллиант причудливым названием «Глаз утра».