Брезент я срезал и остались только трубки с ухватистыми рукоятями из чёрной резины.
Наличие балок позволило перекрыть коробку стен нашего дома и вывести его под крышу из шифера довоенных ещё запасов на складе некоей строительной организации, за наличный расчёт.
Штукатурить тогда я ещё не умел, потому что всю предыдущую жизнь работал исключительно каменщиком и штукатура пришлось нанимать со стороны.
Вернее, это был даже не штукатур, а подсобник штукатура. Они на пару проводили восстановительный ремонт разрушенной половины здания, в котором я самочинно захватил двухкомнатную квартиру, и не участвовали в боях по причине преклонного возраста.
Штукатур ответил отказом на мою просьбу оштукатурить наш дом изнутри за оговорённую плату, а его подсобник, Ваник, согласился.
Впоследствии мне пришлось выслушивать неоднократную критику ровности штукатурки, но я тут не при чём, поскольку был всего лишь подсобником подсобника, престарелого Ваника.
Последний авианалёт состоялся когда мы заканчивали штукатурить спальню.
В нём участвовал всего один самолёт и противовоздушная оборона его проворонила и не успела даже взвыть сиренами.
Он вынырнул из-за Кркджанского тумба опережая симпатичные на вид разрывы зенитных снарядов среди синего неба и заскользил на бреющем, а бомбу сбросил чуть не доходя до восьмой школы. Она была похожей на бочонок, перекувыркивалась на лету, поблескивала металлическим цветом.
Самолёт резко свернул влево и больше я его не видел, а бомба продолжала лететь точно по направлению к нам с Ваником, занятым приготовлением раствора перед входом в дом.
Школу она не зацепила, но пролетев ещё немного упала в частный сектор на той стороне оврага и взорвала чей-то дом (пустой на тот момент).
Взлетели осколки дома и поднялась туча пыли, которая заслонила солнце.
Мало-помалу пыль стала рассеиваться, но высоко над ней ещё долго кружил клок газеты и даже перелетел на нашу сторону оврага и где-то лёг неподалёку.
Позже я хотел отыскать её и посмотреть на каком она языке, потому что «Советский Карабах» газета двуязычная, но не нашёл.
Ваник возложил себе на голову свою кепку «аэродром» и сказал, что в этот день работать он больше не будет и ушёл, хотя мы почти уже закончили приготовление раствора.
Скорее всего пошёл напиться, я бы на его месте так и поступил, но сам уже третий год и последующие пять лет всё ещё был в завязке.
Через год, пользуясь определённым затишьем обстановки (перестрелки на постах не переходили в крупномасштабные наступления), Сатэник родила ещё одну дочь, Эмму, а когда восстановительный ремонт здания был закончен и пришли представители независимой власти изгонять самочинных захватчиков из двух подъездов, а они таки пришли, потому что нас там скопилось уже немало, одна особо многочисленная семья захватила даже две квартиры на разных этажах в одном подъезде, то в пяти минутах ходьбы от самочинно захваченного жилья у нас уже был дом.
Правда, пришли они не в милицейской форме, которую им ещё не выдавали, а в своём федаинском – бушлаты и автоматы Калашникова, которые напугали дошкольника Ашота, пока они объявляли, достаточно вежливо, что нам предоставлены 48 часов, чтобы сделать сиктырь отсюда, однако указанного срока хватало и на разборку печки из огнеупорного кирпича, и на переезд, и на транспортировку материала на участок.
С тех пор стало очень легко вычислять возраст нашего дома – сколько лет Эмме, столько и ему, и наоборот, потому что всё всегда случается, как правило, к лучшему сверх всяких ожиданий…
* * *
Бутыль #24 ~ Железная Леди ~
– Могу я чем-то вам помочь?
Он перевёл взгляд от жёлто-красных волн прибоя втиснутого в геометрический веризм рамки на стене к двум нитям бус крупного жемчуга ниспадающим провиснуть вершиной параболы графика квадратичной функции чуть ниже талии расклешённой блузы кремовой викуньи, над продолжением из юбки прямого кроя, но уже поуже, до середины икр в таком же стиле раннего Tutankhamon-and-all-that-jazz – ах, беззаботная пора фокстротов и чарльстона, Великая Война позади, Великая Депрессия ещё не нагрянула…
– А?. ээ…
– И я вас понимаю, вы абсолютно правы, безупречный вкус, одно из лучших полотен Ля Жю позднего периода, «шалунишки Ля Жю» как его прозвали на Мон-Мартре. Иногда и я остановлюсь и всё смотрю-смотрю. Буквально завораживает. Картина называется «Консьержка в неглиже».