— Ваше имя? — задал Томас Баннистер свой первый вопрос.
— Йолан Шорет.
Она сообщила свой адрес в Иерусалиме, девичью фамилию — Ловино, место и год рождения — Триест, 1927-й. Баннистер пристально наблюдал за ней.
— Когда вас отправили в концлагерь «Ядвига»?
— Весной сорок третьего.
— И у вас на руке вытатуировали номер?
— Да.
— Вы помните этот номер?
Она расстегнула рукав, медленно засучила его до локтя и вытянула руку вперед, показывая голубую татуировку. Кто-то в задних рядах громко всхлипнул, а на лицах присяжных впервые появились признаки волнения.
— Семь ноль четыре три два, и треугольник, означающий, что я еврейка.
— Можете опустить рукав, — тихо сказал судья.
— Миссис Шорет, у вас есть дети? — продолжал Баннистер.
— Собственных нет. Мы с мужем усыновили двоих приемных.
— Что вы делали в лагере «Ядвига»?
— Первые четыре месяца работала на заводе. Мы делали детали для раций.
— Очень тяжелая была работа?
— Да, по шестнадцать часов в день.
— Вы получали достаточно пищи?
— Нет, я весила сорок килограмм.
— Вас били?
— Да, капо нас били.
— Что представлял собой ваш барак?
— Обычный барак концлагеря. Мы спали в шесть этажей. В бараке было триста — четыреста человек, одна печка посередине, умывальник, два туалета и два душа. Ели мы с жестяных тарелок.
— А что произошло через четыре месяца?
— Пришли немцы и стали отбирать близнецов. Они нашли меня с сестрой и сестер Кардозо, с которыми мы вместе росли в Триесте и вместе были отправлены в лагерь. Нас посадили на грузовик и отвезли в главный лагерь, в третий барак медчасти.
— Вы знали, что это был за барак?
— Скоро узнали.
— И что вы узнали?
— Что в нем держали мужчин и женщин, которых использовали для экспериментов.
— Кто вам это сказал?
— Нас поместили рядом с другой парой близнецов — сестрами Блан-Эмбер из Бельгии, которых облучали рентгеном, а потом оперировали. Не так уж много времени понадобилось, чтобы узнать, зачем мы здесь.
— Не можете ли вы описать милорду судье и господам присяжным этот третий барак?
— Женщин держали на первом этаже, мужчин — на втором. Все окна, выходившие на второй барак, были заколочены досками, потому что там была стена, у которой расстреливали, но мы все слышали. Окна с другой стороны оставались обычно закрытыми, и в бараке было постоянно темно — горело только несколько слабых лампочек. Дальний конец барака был отгорожен, там держали около сорока девушек, над которыми экспериментировал доктор Фленсберг. Большинство из них сошло с ума, они все время что-то бормотали или кричали. А остальные, например, как сестры Блан-Эмбер, были выздоравливающими после экспериментов Фосса.
— Вы знали о существовании каких-нибудь проституток или женщин, которым делали аборты?
— Нет.
— Вы знали доктора Марка Тесслара?
— Да, он лечил мужчин наверху и время от времени помогал лечить нас.
— Но он, насколько вам известно, не оперировал женщин?
— Я об этом не слыхала.
— Кто надзирал за вами в третьем бараке?
— Четыре женщины-капо, польки с тяжелыми дубинками, которые жили в отдельной комнатке, и женщина-врач по имени Габриела Радницки, у нее тоже была своя комнатка в углу барака.
— Заключенная?
— Да.
— Еврейка?
— Нет, католичка.
— Она плохо с вами обращалась?
— Наоборот, она очень нам сочувствовала. Она изо всех сил старалась спасти тех, кому были сделаны операции, и одна входила в клетку, где держали сумасшедших. Она успокаивала их, когда они впадали в исступление.
— Что произошло с доктором Радницки?
— Она покончила с собой. Оставила записку, где говорилось, что больше не может видеть страдания людей, не имея возможности им помочь. У нас всех было такое чувство, словно мы лишились матери.
Терренс стиснул руку Анджелы так крепко, что она чуть не вскрикнула. Адам продолжал сидеть, уставившись на свидетельскую трибуну с таким видом, словно ничего не слышал.
— Заменил ли кто-нибудь доктора Радницки?
— Да, доктор Мария Вискова.
— И как она обращалась с вами?
— Тоже как мать.
— Сколько времени вас продержали в третьем бараке?
— Несколько недель.
— Расскажите, что случилось потом.