— Как это на вас подействовало?
— Сильно кружилась голова, и три дня меня постоянно рвало. А потом на моих яйцах появилось несколько черных пятен.
— Сколько времени вы оставались в третьем бараке?
— Несколько недель.
— Вы точно знаете, что ваши друзья тоже были подвергнуты этой процедуре?
— Да, и многие другие из нашего барака.
— Вы говорили, что чувствовали себя очень плохо. Кто за вами ухаживал?
— Доктор Тесслар, и еще ему помогал один заключенный — голландец, потому что в этом бараке было много голландцев. Его звали, насколько я помню, Менно Донкер.
— Сколько времени вы оставались в третьем бараке, прежде чем вас снова оттуда забрали?
— Думаю, что до ноября.
— Почему вы так говорите?
— Я припоминаю, что в это время шли разговоры о ликвидации гетто по всей Польше и новые заключенные прибывали в лагерь сотнями тысяч. Их было так много, что газовые камеры не справлялись. За нашим бараком постоянно шли расстрелы, мы все время слышали выстрелы и крики.
— Расскажите милорду судье и господам присяжным, как вас забрали из третьего барака.
— Эсэсовцы пришли за нами — за теми шестью, кого раньше облучили. Еще они забрали одного поляка, старика, и Менно Донкера.
— Разве Менно Донкера облучали?
— Нет, мне показалось странным, что его тоже забрали. Я это помню.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Нас отвели в пятый барак — нас восьмерых и шесть женщин с первого этажа. Дальше началось какое-то безумие. Всех раздели догола, избили и стали делать уколы.
— Сколько уколов вам сделали?
— Только один, в позвоночник.
— Как он был сделан и где?
— В комнате рядом с операционной. Здоровенный капо скрутил мне руки назад, так что я ничего не мог сделать, другой пригнул мне голову к коленям, а третий втыкал иглу.
— Был ли этот укол безболезненным?
— С тех пор никакая боль мне не страшна, потому что сильнее боли не бывает. Я потерял сознание.
— А когда вы пришли в себя?
— Я открыл глаза и увидел лампу с рефлектором. Я попробовал шевельнуться, но вся нижняя часть тела у меня онемела, и я был привязан. Надо мной стояло несколько человек. Из них я знал только одного — Фосса. Человек в белом халате и маске поднял зажим, в котором было мое яйцо, и показал его Фоссу, а потом бросил в тазик. Я помню, что они прочитали номер у меня на руке и написали его на бирке, которая была прикреплена к тазику. Я заплакал. И тут я заметил рядом с собой доктора Тесслара, который пытался меня успокоить.
— И после этого вас опять отправили в третий барак?
— Да.
— В каком состоянии вы были?
— Всем нам было очень плохо — инфекция. Менно Донкеру было хуже всех, потому что у него удалили оба яйца. Я помню, что одного из ребят, Бернарда Хольста, в эту первую ночь унесли. Потом я узнал, что он умер.
— А через некоторое время вас выпустили?
— Нет. Нас снова забрали в пятый барак и облучили.
— И вам сделали вторую операцию?
— Нет, меня спас доктор Тесслар. В бараке один человек умер. Он заплатил капо, чтобы свидетельство о смерти заполнили на мое имя. Я принял имя того, кто умер, и жил под этим именем, пока нас не освободили.
— Мистер Бар-Тов, у вас есть дети?
— Четверо. Два мальчика и две девочки.
— Приемные?
— Нет, свои.
— Я прошу прощения за мой следующий вопрос, но он крайне важен и не имеет целью как-то затронуть ваши отношения с супругой. Вас обследовали в Израиле на предмет вашей потенции?
Бар-Тов улыбнулся:
— Да. Потенция больше, чем надо. У меня уже вполне достаточно детей.
Даже Гилрей усмехнулся вместе со всеми, но тут же нахмурился, и зал снова затих.
— Значит, несмотря на то, что оба ваши семенника подвергли сильному облучению, вы не были стерилизованы?
— Верно.
— И тот, кто удалял вам семенник, вполне мог удалить здоровый, а не отмерший орган?
— Да.
— Больше вопросов нет.
Со своего места поднялся сэр Хайсмит, сразу оценивший ситуацию. Это третий свидетель, допрошенный в суде. Несомненно, у Баннистера есть еще кое-что в запасе. Сеть косвенных намеков уже оплела Кельно, а завершающий удар должен нанести Марк Тесслар. Покачиваясь, по своему обыкновению, с пяток на носки, Хайсмит сказал:
— Мистер Бар-Тов, вам ведь было шестнадцать лет, когда вы попали в лагерь «Ядвига»?
— Не то шестнадцать, не то семнадцать.
— В ваших предварительных показаниях говорится, что семнадцать, но на самом деле вам было шестнадцать. Все это происходило давно, двадцать лет назад. И многое вам трудно отчетливо припомнить, так ведь?