Я должен бежать в город, где он меня никогда не найдет.
На земле лежит снег. Я стою у могилы матери. Он убил ее — все равно что своими собственными руками.
Теперь он уже стар и не может меня бить. И его мерзкий член теперь больше не действует».
— Адам! Адам!
— А? Что?
— Адам!
— Что такое?
— Ты слишком быстро едешь. Почти сто шестьдесят!
— Ах, прости. Я замечтался.
Поликлиника была, как обычно, полна. Ничего страшного: из Оксфорда на несколько дней приехал Терренс Кэмпбелл. Осенью Терри пойдет на практику в больницу Гая. Будет просто замечательно иметь его всегда под рукой. Сегодня мальчик проработал в поликлинике весь день — делал уколы, брал анализы, помогал ставить диагноз. Он прирожденный врач.
Отпустив последних больных, они прошли в кабинет.
— Что ты про это скажешь? — спросил Адам, поднося к лампе рентгеновский снимок. Терри принялся его рассматривать.
— Затемнение. Вот здесь. Туберкулез?
— Я подозреваю рак.
Терри взглянул на конверт с именем больной.
— Бедная женщина, у нее пятеро детей.
— Рак не имеет совести, — сказал доктор Кельно.
— Я знаю, но что станет с детьми? Придется отдать их в приют?
— Я как раз хотел поговорить с тобой на эту тему. Это единственная область медицины, где ты слабоват. Чтобы стать хорошим врачом, надо накопить такой запас интеллектуальных сил, чтобы сохранять бесстрастие даже при виде мертвого друга. Врач, у которого больные вызывают эмоциональный отклик, долго не продержится.
Терри кивнул головой в знак того, что понял, но не сводил глаз со снимка.
— Хотя, с другой стороны, это, может быть, и не рак, а если и рак, то не смертельный. Но я хотел тебе еще кое-что показать.
Он открыл ящик стола и протянул Терри какую-то бумагу официального вида с приколотым к ней чеком на девятьсот фунтов.
— Что это?
— Извинение от типографии, которое будет зачитано на заседании суда. Больше того, адвокат Шоукросса вел с Ричардом Смидди переговоры о мирном соглашении. Насколько я понимаю, Кейди побывал в Лондоне и довольно поспешно уехал.
— Слава Богу, скоро все это кончится, — сказал Терри.
— Я рад, что вы помогли мне этого добиться. Ты и Стефан. Я не дам Кейди уйти. Я затаскаю его по судам во всех странах, где вышла его грязная книжонка. Особенно в Америке — они дорого за это заплатят.
— Доктор, — тихо сказал Терри, — когда вы взялись за это дело, у вас была благородная цель. А теперь это похоже скорее на жажду мести.
— Допустим, ну и что?
— Жаждать мести ради мести — это само по себе зло.
— Можешь не цитировать мне своих оксфордских философов. Как по-твоему, чего заслуживает этот Кейди?
— Если он признает свою ошибку, вы должны будете проявить милосердие. А не стараться его затравить.
— Ровно столько же милосердия, сколько проявляли ко мне в «Ядвиге». И в Брикстонской тюрьме. И травить его я буду точно так же, как травили меня. Не больше и не меньше. Есть ведь и такой закон — око за око.
— Но как вы не понимаете — ведь если вы становитесь на такую позицию, вы ведете себя, как… ну, как нацисты.
— А я думал, ты обрадуешься, — сказал Адам, закрывая ящик стола.
— Я рад, но только не унижайте себя местью. И Стефан, я думаю, тоже не хотел бы этого.
Сэр Роберт Хайсмит один за другим обрезал побеги роз, оставляя только самые сильные, которые расцветут еще этим летом. Он очень любил хозяйничать в своем саду.
— Дорогой, чай готов, — послышался голос его жены Синтии.
Он стянул перчатки и направился в сторону оранжереи своего маленького поместья, которая двумя столетиями раньше была сторожкой у ворот королевского парка.
— Розы в этом году будут хороши, — сказал он.
— Роберт, чем ты так озабочен весь этот выходной? — спросила Синтия.
— Делом Кельно. Там происходит что-то непонятное.
— Ах, вот что? Я думала, уже почти все решено.
— И я так думал. Но старик Шоукросс, который, казалось, вот-вот согласится принести извинения, вдруг сделал разворот на сто восемьдесят градусов. Этот тип Кейди побывал в Лондоне и решил принять бой. И Шоукросс тоже. А самое удивительное — то, что дело взялся вести Том Баннистер.
— Том? Разве это для него не рискованно?
— Рискованно.
— Как по-твоему, сэр Адам все тебе рассказал?
— Вот об этом я и думаю, дорогая.
11