Я отделяю куски филе семги от упаковки и кладу их в жаропрочную форму, жир от рыбы капает на стол. Тронд Хенрик в одной руке держит два бокала, в другой — коробку с красным вином и целует меня в шею. Я наполняю кастрюлю водой, чтобы сварить макароны, ставлю ее на плиту, быстро разделяю брокколи на маленькие соцветия и иду к Тронду Хенрику.
Мы стараемся придерживаться правила «золотых минут», как мы в шутку, смеясь над собой, их назвали, мы ввели это правило уже в первую нашу неделю вместе с обеими девочками. Каждый день, а лучше по нескольку раз за день мы пытались улучить момент, чтобы побыть только вдвоем. Мы потягиваем вино на застекленной веранде перед ужином, а я рассказываю Тронду Хенрику о том, как прошел обед с Гейром. Он сидит на табуретке спиной к окну, я устроилась на скамье, мы наклонились друг к другу, нос к носу, через приоткрытую дверь я слышу, как девочки играют на плей-стейшен. Стычка с Гейром, подавленность из-за Элизы и все другие неприятности оказываются ничтожными, когда я говорю о них с Трондом Хенриком. Мы целуемся не торопясь, словно нам обоим по семнадцать лет и словно мы не виделись целую вечность.
Потом он отклоняется и смотрит на меня.
— Ты умеешь готовить свиные ребрышки? — спрашивает он. Я смеюсь и отрицательно качаю головой.
— Когда-то надо начинать, — улыбается он. — Только надеюсь, ты не рассчитываешь на мою помощь.
— Только на твою поддержку при любом исходе, — обещаю я.
— Я буду поддерживать тебя всегда, несмотря ни на что, — произносит он с твердой уверенностью и улыбается так широко, что глаза превращаются в узкие щелочки.
Потом он снова целует меня, и мне никогда настолько сильно не хочется близости с ним, как в те моменты, когда мы прижимаемся друг к другу украдкой и спешим, торопливо прикасаясь друг к другу, я чувствую его тело под одеждой, и дыхание мое непроизвольно учащается. «Бип-бип-бииип» — доносится из комнаты. Я вдыхаю поглубже и поднимаюсь на дрожащих ногах, блаженство всегда так близко: мы живем вместе, вместе спим, мы всегда будем рядом, стоять друг за друга горой, терпеть друг от друга все, потому что мы оба очень стараемся, и уже через несколько часов мы вместе отправимся в постель.
Тронд Хенрик подливает вина, красное вино к семге, — Гейр бы возмутился, у нас вообще было позволительно многое, чего бы не одобрил Гейр. Я объявляю Майкен, что поговорила с Гейром, и она приходит в ярость.
— А я все равно не хочу здесь оставаться, — кричит она. — Вам что, не говорили в службе опеки, что вы должны прислушиваться к моим желаниям?
— Папе так тоже больше подходит, — уговариваю я, — следующее Рождество ты будешь с ним.
Я зову Фрёйю.
— Почему вы с папой больше не можете жить вместе? — всхлипывает Майкен, и я говорю что-то о том, что жизнь меняется, что не все в жизни всегда просто.
— А что же у вас было такого непростого? — не унимается Майкен. — Ну что, скажи! Ну, давай, а если не можешь, значит, ничего такого и не было! Мама? Мама? Эй!
Тронд Хенрик зовет Фрёйю.
— Успокойся, Майкен! — вздыхаю я.
Но, как и следовало ожидать, это ее распаляет еще больше.
— Но я не хочу здесь оставаться, не хочу! Ты что, не слышишь, что я тебе говорю? Ты что, совсем глухая?
Фрёйя вбегает и карабкается на стульчик. Она оглядывает стол, поджимает губки и качает головой.
— Я не люблю рыбу, — заявляет она.
— Ты только попробуй, — уговаривает Тронд Хенрик.
Майкен отталкивает от себя тарелку, да так, что она издает противный скрежещущий звук.
— Я тоже не собираюсь есть эту чертову рыбу!
— Майкен! — повышает голос Тронд Хенрик.
Майкен издает звук, странный хрип, который усиливается и переходит в рычание, а потом она кричит с новой силой:
— Чертова рыба!
Только эти два слова. «Чертова рыба». Злится на рыбу, поданную на ужин. Вчера я подумывала о том, чтобы украсить дом к Рождеству и смастерить с девочками подарки. Вечера такие короткие, пролетают незаметно, не успею я опомниться, как неделя закончится и девочки уедут: Майкен — к отцу, Фрёйя — к матери. И тогда дом опустеет. Чудесно! Я возьму отгул, и мы будем валяться в постели целый день.