Элиза возвращает бретельки маминого бюстгальтера на место и закручивает пробку на флаконе с кремом от солнца.
— Мне тут нечем заняться, надо было прихватить мое рукоделие, — говорит мама.
У меня нет сил ей отвечать.
— Не люблю сидеть без дела, — продолжает мама, но она немного лукавит: трудно найти человека, который бы проводил праздно столько времени в своей жизни, как наша мама. И я внезапно раздражаюсь и не выдерживаю:
— Неужели же ничего тебя не радует, мама?
Она сидит неподвижно, кончиками пальцев едва заметно теребит уголок журнала у себя на коленях. Проходит какое-то время. Два всплеска один за другим: Майкен и Сондре с головой ныряют в бассейн. На Майкен купальник в голубую и белую полоску, она действительно научилась нырять. Тони стоит с длинной шваброй и ждет, когда голова Майкен покажется над бортиком бассейна.
— Я так одинока, — заводит мама.
Она выглядит худой и бледной. Как птенец.
— Но ведь у тебя столько подруг, — возражает Элиза.
— Да, но они умерли, — отвечает мама даже с некоторым оживлением. — А те, что еще живы, превратились в жалкое подобие самих себя. Их не интересует ничего, кроме них самих и их болячек.
— Мне не нравится, как Тони пялится на Майкен, — говорит Ян Улав.
— Но почему ты не проводишь больше времени с тетей Лив? — спрашивает Элиза.
— Мы с ней как-то отдалились друг от друга после папиной смерти, — говорит мама. — В сущности, только папа нас и объединял.
— Вы что, не видите, как он на нее пялится? — снова ворчит Ян Улав.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что вы отдалились? — спрашивает Элиза немного странным тоном, будто хочет приструнить маму. — Это что еще за вздор? Вы же сестры. Вы всегда были важными людьми друг для друга. Вы нужны друг другу.
С детства и юности у меня в голове застряли несколько внешне безобидных суждений: хотя старшей сестрой была мама и это у нее был муж, три дочери, большой дом, дача и катер, именно тетя Лив обсуждала с папой важные и серьезные новости и события.
Это невольно задевало и унижало маму, она чувствовала себя лишней. Она переживала и всем своим существом давала понять: извините, что я тут, я порчу любую беседу, лучше бы мне помолчать, — это проявлялось в каждом движении, даже в том, как она ставила на стол кофейные чашки, пока папа и тетя Лив были увлечены беседой. Они обсуждали войну во Вьетнаме, а она просто сидела на стуле с прямой спиной и закрытыми глазами, проводила рукой по лбу — такая боль.
— Ну, хватит, — не выдерживает Ян Улав, поднимается и широким шагом направляется к Тони.
Только не это. Я не в силах вынести то, что сейчас произойдет. Я хочу предотвратить катастрофу, но это не в моей власти. Ян Улав привлекает внимание Тони и что-то говорит ему, показывая на Майкен, как раз в тот момент, когда та выныривает из воды и приглаживает свои длинные влажные волосы.
Ян Улав возвращается на свое место, он напряжен, дыхание сбилось, его слегка трясет.
— Просто он смотрит на нее чуть дольше позволительного, — объясняет он.
Со стоящей у края бассейна рядом с Сондре Майкен капает вода. Сондре пожимает плечами, а Майкен разводит руками. Вчера вечером она сказала со счастливым блеском в глазах: «Самое замечательное — что бассейн не закрывается в шесть часов, как в отелях, и можно купаться хоть до ночи».
Трудно описать настроение, которое охватывает всех после того, как Ян Улав делает выговор Тони, — все немного подавлены, словно понимают, что это было чересчур, но я не знаю, признается ли в этом себе Ян Улав, понимает ли, что мы сейчас чувствуем. Он встает и направляется в дом, чтобы заняться мясом. Никто из нас не считает, что Тони перешел границы, и все видят, что Майкен льстит, когда ее подростковую фигуру одаривают долгими взглядами, но никогда в жизни она в этом не признается. Мне вдруг хочется защитить свою дочь, хотя поводов для того, чтобы защищать Майкен, нет, разве что от нее самой или от идиотского героизма Яна Улава. Элиза откидывает голову назад и говорит:
— Прямо и не знаю, как бы я жила без этого места. Дома и дня не проходило, чтобы я не мечтала о том, когда мы сюда поедем.
Она оборачивается ко мне:
— В этом острове нет ничего изысканного, но он так невероятно расслабляет. Я обожаю его, несмотря на то что все здесь безвкусно и банально. Понимаешь или это трудно понять?
Ян Улав появляется с блюдом мяса и ставит его на стол рядом с грилем.
— Я прекрасно осознаю, мою привязанность к этому месту понять трудно, — продолжает Элиза свою мысль. Ее слова вызывают у меня улыбку, но я вдруг проникаюсь к ней нежностью.