Я слышала, как оглушительно стучит сердце.
— Мы не собираемся торопиться, — продолжала я. Боковым зрением я видела профиль Майкен, но не поворачивалась к ней. — Мне с ним очень хорошо, это я могу сказать наверняка. Знаешь, когда тебе семнадцать, то кажется, что любовные отношения — удел молодых. Или, в крайнем случае, они нужны, чтобы завести детей. Но я думаю, что в каком-то смысле каждый ждет любви и нуждается в любимом человеке на любом этапе жизни. И это совершенно естественно — найти кого-то, с кем не страшно стареть.
Я все говорила и говорила, размеренно и вдумчиво. Асфальт стелился перед нами серой, широкой и безукоризненно ровной полосой.
— Но с Терье мне не было хорошо, — сказала я. — Да и тебе тоже. Ты когда-нибудь чувствовала, что знаешь настоящего Терье?
Майкен сидела глядя прямо перед собой через ветровое стекло.
— Чувствовала, что ему интересно познакомиться с тобой поближе? — продолжала я.
И тут я заметила в ухе Майкен белую пластмассовую штучку, от нее на шею тянулся тоненький провод, почти незаметный под волосами.
— Майкен. Майкен? — окликнула я, потом повторяла громче и громче, пока она не повернула голову, удивленно посмотрела на меня и вытащила наушник.
— Ты что-то сказала?
— Ты что, ничего не слышала? Что я рассказывала про Терье и Хаука?
Она посмотрела на меня и покачала головой.
— Кто такой Хаук?
Я ничего не ответила и еще долго сидела молча. Когда дорога пошла вверх, подпрыгивая на лесных ухабах, Майкен вытащила второй наушник и положила руки на колени.
— Окей, — сказала она. — Теперь я слушаю.
Но мне уже не хотелось ни о чем рассказывать.
— Да нет, — бросила я, — ничего такого.
Спустя два месяца, прямо перед Рождеством, Хаук вернулся к своей бывшей жене, не к той, с которой у него был общий ребенок, а к другой. Я восприняла это до нелепости тяжело.
Гейр останавливает машину перед пешеходным переходом, дорогу неспешно пересекают три женщины с колясками. Все капюшоны колясок занавешены, у всех трех мамаш проблема с лишним весом.
— Боже мой, как мне будет не хватать тебя дома, — говорит Гейр. — Каково это — уехать из родного дома? Если ужасно — так и скажи.
— Чудесно, — отвечает Майкен. — И немного грустно.
— Грустно? — переспрашиваю я.
— Я буду скучать по нашим вечерам, когда мы играли в бильярд, — отвечает Майкен.
Ах, да. Несколько лет назад Гейр купил стол для бильярда и установил его в подвальном помещении.
— А пятницы с пиццей? — спрашивает Гейр.
— И твой кофе латте, — отвечает она. — Я никогда в жизни не научусь варить такой же.
— Когда я уехал из дома, то был на два года моложе тебя, — вспоминает Гейр. — Тогда я служил на Королевском корабле в качестве повара и официанта. Именно тогда я потерял палец.
— А я переехала в меблированную комнату в Тосене, — говорю я. — Прямо из Фредрикстада переехала в Тосен, я снимала комнату у одной семьи. Очень скучала по дому.
Я помню чувство, которое испытывала, когда сидела в съемной комнатушке и ощущала запах мясного пудинга, который готовила хозяйка. Какая-то маленькая часть меня хотела сидеть в тот момент вместе с хозяйской семьей на кухне, я ведь была почти всегда голодная, но бо́льшая часть меня хотела любой ценой этого избежать. Когда я вставала по утрам, ноги касались паркета. Первые лучи солнца проникали наискосок через окно и исчезали через короткое время, и если я спала долго, то уже не заставала их. Время от времени звонила мама, но очень редко. Я слышала, как в недрах хозяйской квартиры раздавался телефонный звонок, и когда спрашивали меня, хозяева стучали в дверь.
— Ну а потом я влюбилась, — продолжаю я. — Во Франка.
По вторникам Гейр и Майкен пекли блины, они азартно играли в «Скрэббл», ходили на лыжах по выходным. Гейр тренировал футбольную команду Майкен и участвовал в кубках и тренировочных сборах. Гейр, у которого, насколько я знала, не было постоянной подруги, всецело посвятил себя роли отца и своим ресторанным проектам. Гейр и Майкен в Диснейленде в Париже, Гейр и Майкен и мать Гейра в Лондоне в Музее мадам Тюссо. Он привязал ее к себе деньгами, собственным временем и излишним вниманием. Да нет. Он просто был хорошим отцом. Так было всегда, уже задолго до того, как мы разъехались, она всегда была папиной дочкой.
Я видела, как она играет в футбол, множество матчей подряд. Помню оранжевые конусы на поле и дождь. Футболка прилипла к маленькой груди Майкен. От дождя все блестит — и конусы на поле, и лоб Майкен. Но после игры она куксилась. «Вот так всегда: когда ты раз в кои-то веки приходишь посмотреть, я играю просто безобразно». Я же ни разу не замечала этого, я была уверена, что она играет замечательно. Я считала, что она прекрасно владеет мячом, и говорила ей об этом.