Ларс проводит ладонью по моей щеке, подушечки пальцев ложатся у виска. У него седая борода с вкраплением черного и бурого.
Блеск золотой коронки, огонек в глазах.
Свет от лампочки преломляется в стакане с водой на тумбочке, в воде видны пузырьки.
Ларс — гармоничное существо. Это не моя заслуга, не так-то просто было бы вывести его из равновесия, если бы я захотела бросить вызов его самообладанию. Он курит трубку на моем балконе, пьет кофе с молоком, забывает поставить грязную чашку в посудомоечную машину. Это нормально и даже хорошо.
Мы запланировали вместе поехать на Пасху в Альгеро на Сардинии, с этим предвкушением так радостно ложиться вечером в постель, вставать по утрам, оно сопровождает меня на работе, двигает вперед, чтобы я могла удерживать внимание своих учеников, бороться с их подавленностью, выискивать позитивные моменты и убеждать их, что жизнь, в общем-то, хороша и полна возможностей, потому что это именно так.
Ларс делает глубокий вдох и выдыхает мне в висок, ухо и волосы.
— Может так случиться, что однажды я захочу просыпаться рядом с тобой каждое утро, — говорит он.
Я улыбаюсь и чувствую щекой шероховатость его ладони.
— Ладно, — шепчу я.
Свет от лампы на ночном столике падает на одеяло и тело Ларса, сбоку я вижу тени от каждого бугорка, мне нравится, как он гладит меня по спине и бедрам, как замирает его рука, и он шепчет: «Я засыпаю».
Тогда я гашу свет.
Кнертен бросился за Халвором, заливаясь лаем, животные всегда выделяют самых слабых, и Халвор припустил к дверям веранды. Я смеялась. Кнертен разлегся на солнышке, тяжело дыша, вывалив язык. Мама и тетя Лив сели под навесом, мама с журналом в руках. И почему Кнертен не выбрал место в тени? Дверь веранды приоткрылась, и Халвор выглянул на улицу, Кнертен был уже тут как тут, поднялся на задние лапы, и дверь снова закрылась. Кнертен проворно подбежал к нам. Тетя Лив потрепала его, взяла поводок, лежавший свернутым на полу веранды, и привязала его к перилам.
— Халвор всего боится, — сказала я тете Лив. — Грозы, собак, пауков, машин. И червяков, он на самом деле боится червяков, ты знаешь об этом?
Тетя Лив возилась с ошейником Кнертена, она пристегнула поводок к ошейнику за маленькое колечко. Я протянула к собаке руку.
— Подумать только, он боится даже маленькой собачки, — не унималась я.
— Халвор — боязливый парень, да? — сказала мама.
— У него был неприятный случай с собакой, — ответила тетя Лив.
Я взяла на руки Кнертена, его черно-серый мех нагрелся на солнце, я уткнулась в него носом, вдохнула солнечное тепло, слабый запах гравия, выхлопных газов и дохлых птиц. В то утро мы с Халвором похоронили на свалке погибшую птицу, она ударилась в окно кухни и упала замертво на землю. Это была уже третья за два дня — тетя Лив намыла стекла до прозрачности. Под воздушным слоем перьев шейка казалась такой тоненькой, я потыкала гвоздем и увидела красное мясо и белую кость. Мы похоронили птицу в ведре из-под краски, накрыв куском зеленого брезента, между разбросанных мешков с коробками из-под молока и кофейной гущей. Я слышала, как волны бьются о тинистый пляж внизу, и видела полегший от ветра камыш. Море в августе было серое и тяжелое, даже когда светило солнце. Вдоль пляжа сплошной полосой лежали водоросли. Хрипло кричали чайки. Халвор совершил обряд погребения и произвел на меня впечатление тем, что вспомнил слова погребального обряда: «Из земли ты вышла, в землю и уйдешь, из земли же снова воскреснешь». Ему было восемь, мне — семь. Потом мы пропели «Любовь от Бога», и я все плакала и плакала и никак не могла успокоиться.