Я застилаю соломой стойло Небожителя и замечаю Като, идущего через двор к конюшне. Я хватаю тачку и подкатываю ее к навозной куче. Шаги у Като медленные, размеренные, он уже рядом. Не останавливаясь, я опрокидываю тачку и слышу стук его ботинок по бетонному полу. Я откатываю тачку и повыше натягиваю брюки, так что швы впиваются в кожу при каждом шаге.
Повсюду разбросана солома, Като указывает на шнур и пустую коробку из-под сока, которые кто-то бросил в углу, и этого достаточно, чтобы я пошла и все убрала.
— Ты надела брюки для верховой езды, — замечает он.
Я отвязываю Небожителя и направляю его к стойлу, беру три охапки спрессованного сена и разбрасываю по полу. Конь захватывает небольшие пучки сена губами, мотает головой, чтобы сбросить лишнее, и начинает медленно жевать. Като треплет по холке Фиону.
— Девочка моя, какая же ты красавица, — говорит он с нежностью в голосе. Потом он включает кассетный магнитофон.
Небожитель размеренно пережевывает, моргает, подхватывая пучки сена. На доске объявлений прикреплена записка про котят. Като пригрозил Ирене: «Я разделаюсь с ними, если ты от них не избавишься».
Я чувствую, как напрягаются мышцы по всему телу, обтянутому узкой майкой и брюками для верховой езды, когда прохожусь с тяжелой метлой вдоль стойл. Широкий сильный взмах — и воздушный вихрь подхватывает и кружит в медленном танце пыль, сено и соломенную труху.
Движения Като уверенные и четкие, у него сильные руки, которые заставляют лошадей подчиняться. Я становлюсь все более и более смелой, но и страшусь тоже все больше и больше. Когда я поворачиваюсь с метлой, то вдруг оказываюсь в объятиях Като, его руки скользят по моим бедрам, словно узловатые ветви дерева, я чувствую колкую щетину и теплое дыхание на шее. Едва коснувшись губами моей щеки, он тут же отстраняется, бормоча торопливое и чуть насмешливое «извини». Сильное желание поцеловать меня — я даже не успела этого понять — уступает место раскаянию, и поцелуя уже не будет. Като убирает руки и смотрит через открытую половину двери на небо, словно пытается угадать, какой будет погода. С трудом сдерживая зевок, он приоткрывает рот, обнажая огромные кривые зубы. Появляется Рагнхильд в брюках для верховой езды, она ведет под узду Табриса. Глядя на нее, точно не скажешь, сколько ей лет — она выглядит и на пятнадцать, и на шестьдесят, хотя на самом деле ей сорок два. Коротко стриженные каштановые волосы, румянец на щеках, талия перетянута узким поясом, словно разрезающим ее пополам. Из магнитофона льется музыка, я застыла с метлой в руке. Рагнхильд заводит Табриса в стойло, он разворачивается и пытается захватить пучок сена, она снимает узду, конь встряхивает головой. Рагнхильд поворачивается к Като и спрашивает, все ли в порядке.
Она ослабляет ремешки на подпруге, та скользит и повисает под животом у Табриса. Я чувствую, как занемело во рту, как будто после настоящего поцелуя. Все тело пытается понять, что произошло. Или не произошло.
— Хочешь прокатиться на Небожителе? — обращается ко мне Като.
— Не думаю, что успею, — отвечаю я, — у нас в гостях тетя.
Он наблюдает за тем, как я ставлю метлу рядом с поддоном для воды, широко улыбается, и я вижу ряд желтых кривых зубов. Рагнхильд выходит из стойла, через руку перекинуто седло.
— Я могу немного погонять его, — говорит она.
Кошка по кличке Мирамис выпрыгивает из коробки и бежит прочь, котята отзываются дружным жалобным писком. Вчера Анна Луиза захотела посмотреть, сможет ли котенок сам найти дорогу к матери, и вытащила одного на бетонный пол. Малыш жалобно пищал, медленно переставлял лапки, прижимаясь животом к полу, и поднимал хвост, обнажая нежную розовую плоть. Почти сразу рядом с котенком, громко мяукая, появилась Мирамис и, схватив серый комочек прямо за голову, потащила обратно в коробку. Я сказала Анне Луизе: «Ты что, совсем дурочка?» Кажется, что чем больше людей чувствуют неприязнь к Анне Луизе, тем она становится несносней, а она ходит как ни в чем не бывало и делает вид, что ей наплевать. Но ей, конечно, не наплевать.
На веранде вкусно пахнет блинчиками. Халвор лежит в гамаке с журналом комиксов, Кнертен скулит на привязи где-то в зарослях рододендрона. Тетя Лив со стопкой тарелок направляется к столу. Муравьиная дорожка тянется с травы через две ступеньки веранды до липкого пятна пролитого сока — вокруг темной кляксы копошатся муравьи.