Тогда Майкен было всего несколько месяцев, и я с энтузиазмом убеждала Нину родить еще ребенка. «Я просто боялась, — сказала Нина. — Я ждала, что кто-то, кто видит меня насквозь, заберет ее у меня — патронажная сестра, мать Трулса или моя собственная мама, или даже кассирша в „Реме“! Если Нора будет там кричать. Я была совершенно уверена в том, что никогда не осмелюсь сделать это еще раз — забеременеть, родить и снова взять на себя такую огромную ответственность за чью-то жизнь».
Мне никогда не приходили в голову подобные мысли. Когда я думаю об этом теперь, то понимаю, что мне просто нужно было иметь то, что было у других, не заботясь о том, чего на самом деле хочу я сама, но я не могу припомнить, чтобы испытывала беспокойство по поводу того, справлюсь ли я с этим.
Элиза садится на корточки перед зеркалом в коридоре, которое еще стоит на полу, и собирает волосы в высокий хвост на затылке. Сондре что-то грубо кричит Майкен; по-видимому, она это заслужила. У меня появляется знакомое мимолетное ощущение радости при мысли о том, что эти трое скоро уедут из нашего дома и наступит тишина. И все вернется на свои места — уют и тепло, атмосфера дома, скрытая в стенах и мебели, все опять станет моим. Мы с Гейром вечером снова сможем наслаждаться друг другом.
Но Майкен огорчена из-за того, что они уезжают. Она забралась под диван, одни ноги торчат, и скулит оттуда. Гнев вот-вот утвердится в палитре ее эмоций, пока еще довольно эгоцентричной, она злится из-за того, что сама себе навредила: из-за того, что она устроила скандал, у них с Сондре оказалось меньше времени на игры. Я прошу ее успокоиться, хотя я знаю, что это не поможет. Разве нельзя потерпеть, спокойно выдержать эти завывания, убеждаю я сама себя. Но это выше моих сил, мне нужно это остановить. Я выволакиваю ее за одну ногу из-под дивана, она голосит еще громче. Я обещаю лишить ее субботних сладостей, если она не прекратит рыдать. Тогда всхлипывания на время затихают, но потом возобновляются. И тут входит Гейр.
— Я составил список покупок, — начинает он. — Можешь пойти по магазинам, если хочешь, тогда эту скандалистку я возьму на себя.
Я чувствую проблеск счастья.
Теперь можно оставить Гейра и Майкен, которая все еще продолжает рыдать. Солнечные лучи пробиваются через мокрые обнаженные ветки яблони, и кажется, что они покрыты паутиной.
У мусорных баков стоит Ивонна с черно-желтым мешком в руках, она вздрагивает при виде меня, взгляд у нее виноватый.
— Сорока. Калле разбил ей голову булыжником. Это было так ужасно.
Она открывает мусорный бак и опускает мешок, который с глухим стуком падает на гору мусора, Ивонна с грохотом захлопывает крышку.
Я иду по улице Генерала Рюге, вдоль тротуара бежит ручеек, в воде плещутся солнечные зайчики. Элиза и Ян Улав уехали, все закончилось, и все чудесно. Я придумала начало для статьи, которую собираюсь опубликовать, и мне не терпится сесть за работу. За последние три года я написала, наверное, больше тридцати статей и подготовила пятнадцать интервью для разных журналов и газет. Я писала о том, что женщины в последнее время стали позже рожать, об отношении футболиста к своей матери, о новых трендах в дизайне квартир, о крысах в канализации Осло, о качестве школьных завтраков. Такое чувство, что мозг постепенно развивает свою способность генерировать идеи по темам, которые изначально казались мне недостойными даже упоминания. Проблемы вызывают мой интерес, когда я пишу о них.
Если Гейр позволит мне поработать пару лишних часов, я его буду боготворить.
«Ты сама была в детстве такой громкоголосой, — сказала мне как-то тетя Лив, еще когда Майкен была совсем крошечной. — Если ты не хотела засыпать в одиночестве, когда я присматривала за тобой, ты орала, пока не добивалась своего. Я не могла даже выйти из комнаты — ни за что! — и оставалась с тобой. Как принцесса изволит! И так, пока ты не уснешь».
Размокший мусор прилипает к влажному асфальту, под металлической лестницей на солнце сверкает блестящая шоколадная обертка, а на перилах, переливаясь, висит тяжелая дождевая капля. Если бы я могла сохранить это! Использовать для чего-нибудь. И я прислушиваюсь к новому ощущению — как ветер шелестит в кронах деревьев над моей головой. Звук, с которым капли падают с мокрых ветвей на асфальт, — кап-кап-кап — короткой очередью. Я думаю о предстоящих покупках — пицца с пепперони, помидоры в коробке, пиво, туалетная бумага, паприка, молочный шоколад. Изобилие жизни вынести почти невозможно.