Вероника Михайловна была самой жуткой стервой во всем меде, и экзамен по анатомии Зоя вспоминала как один непрекращающийся кошмар – профессорша так и сыпала каверзными вопросами, причем на ее лице, как обычно, играла ехидная улыбка.
Зоя была уверена, что ни за что не получит высший балл, потому что Вероника Михайловна полагала, будто на «пятерку» знает анатомию только она сама, на «четверку» – крайне узкий круг приближенных к ее дебелому телу лизоблюдских гениев, и максимум на «трояк» – все остальные.
И, надо же, Зоя единственная с потока получила-таки заветный высший балл – и это у самой Вероники, которая была заклятым врагом ее отца и не могла простить ему то ли того, что он не взял ее много лет назад в жены, предпочтя маму, то ли того, что он получил место заведущего кафедрой, когда таковой должна была стать сама Вероника, то ли по причине и того и другого.
Зоя не сомневалась, что Вероника ни за что не поставит ей «четверку», а наградит позорным «трояком» и тем самым лишит красного диплома, сумев отыграться на дочке своего давнего врага.
Не отыгралась, правда, помучив как следует, промариновав во время экзамена дольше всех – и в итоге даровав ей невероятную заветную «пятерку».
– Вы с ней теперь опять начали общаться? – не удержалась от вопроса Зоя, и отец, водрузив на нос очки, ответил:
– Она даже предложила мне вместе написать статью по некоторым спорным аспектам абдоминальной патологии, что меня крайне удивило! На следующей неделе я забреду к ней в гости…
После смерти мамы отец не только не привел в семью другую женщину, но и вообще ни с кем не встречался, загнав горе вовнутрь и с головой уйдя в науку.
Тут Зоя поняла, отчего Вероника была так милостива к ней: ну да, ведь профессорша недавно шумно развелась и теперь решила, что по прошествии многих лет, даже десятилетий, может возобновить отношения с тем, чьей женой когда-то наверняка очень желала стать, но не вышло – с Игорем Борисовичем!
Отсюда и приглашение к совместному написанию статьи, и предложение «забрести в гости». А чтобы довести клиента до кондиции, конечно же, требовалось не валить его дочку на экзамене, а, наоборот, отнестись к ней благосклонно.
У Зои отлегло от сердца. Ну да, все очень просто – она сама отнюдь не гений медицины, а всего лишь игрушка в цепких наманикюренных ручках профессорши-интриганки.
Вероники, которая, судя по всему, была не прочь стать ее мачехой!
– Папа, ты думаешь, это такая уж хорошая идея – работать над статьей вместе с ней? – спросила Зоя, а отец, который – святая простота! – конечно же, ничего не подозревал и принимал происки Вероники за чистую монету, ответил:
– Ну, тема-то жутко интересная. Я уже синопсис составляю. Вот, послушай…
И он, вернувшись к компьютеру, стал зачитывать Зое свои научные идеи.
Девушка же, не прерывая отца, поняла, что разговор ушел совсем в другую плоскость. Никакого разговора не получилось, собственно, да и не могло получиться по определению.
Даже если она сейчас выпалит, что уходит из меда, отец ее не услышит. Потому что он слышит только то, что хочет.
А что, если так и сделать – просто выпалить, что финита ля комедия, кина уже не будет?
И «красного» диплома в меде тоже?
– Папа, – произнесла Зоя тихо, но странным тоном, – папа!
Отец, оторвавшись от чтения синопсиса научной статьи, которую намеревался писать вместе с Вероникой, не исключено, ее будущей мачехой, воззрился на Зою.
Ну, если отец так хочет, то пусть женится на Веронике – почему бы, собственно, и нет? Вероника, как утверждали все в один голос, умела сенсационно готовить и явно носила бы отца на своих сильных наманикюренных профессорских руках.
Отцу все же за пятьдесят, он уже полностью седой и не неразумный мальчик, попавшийся в сети хитрой разведенки. Если Вероника, то и пусть, лишь бы отец был с ней счастлив: станут писать вместе свои статьи, что в этом плохого?
Вероника, конечно, не будет Зое второй матерью, но вряд ли она на это претендовала. С ней, в этом Зоя не сомневалась, они найдут общий язык.
– Папа! – повторила с вызовом Зоя, решившись. Сейчас или никогда.
Отец, глядя на нее, виноватым тоном произнес:
– Ах, ну да, ты же хотела что-то мне сказать, дочка, а я тут стал тебя забалтывать. Так в чем же дело?