После новых обследований-изучений Эйлин поняла, что попросту очистила, обновила свою застоявшуюся кровь, влив в неё свежую чистую струйку — кровь мужа, стопроцентного маггла, благодаря чему и родился здоровый ребёнок. Воистину это был дар судьбы! Она очень любила мужа, сам Тоби обожал пиво и виски, особенно уэльскую бражку из ягод крыжовника, которую по настроению любовно варил сам. А разогревшись алкогольными парами, как и всякий простой работяга, начинал чудесить — пел песни, играл на губной гармошке, нянчил сына и, в зависимости от ситуации, жаловался на жизнь, мол, опостылело ему всё — машины нет, лачуга убогая, жена дохлая да ещё и ведьма! И страна — дрянь, чиновники жирные, премьер-министры наглые, и вообще, политика никудышная!..
Ну и, как следствие, раздухарившись, Тоби шел почесать язык и нервы об жену, а потом и о подрастающего сына. А Эйлин, хоть и была неслабой ведьмой, против мужа колдовать не смела, видела, что, во-первых, Тоби весь во власти зеленого змия и себя не контролирует — вечная проблема всех жен, у которых мужья-пьяницы, и как все бабы, во-вторых, любила мужа и беззлобно отгавкивалась, включаясь в семейную ругачку. Обычная, чуть ли не стандартная жизнь среднедостаточной семьи. И она обычна, уверяю вас, такая же одинаковая везде, что в России, что в английской глубинке, что на задворках американских трущоб, что в захудалой дикой Африке… хотя, там жену могут съесть.
Как химере, Эйлин была уготована короткая жизнь, умерла она от остановки больного тонкостенного сердца на пятьдесят седьмом году своего странного бытия, всё же познав радость материнства и успев вырастить мальчика до семнадцати лет. Умерла тихо, во сне, просто не проснулась утром…
Ком за комом постепенно прикрыли голодную пасть могилы, закрыв её холмиком. Тощий, как и все парни призывного возраста, Северус теперь обнимал отца, видя, как ему плохо. Теперь в его объятиях рыдал Тобиас, внезапно постаревший на двести с чем-то лет… Глаза Северуса бесцельно шарили по кладбищу, безотчетно ища яркое рыжее пятнышко. Но Лили не пришла на похороны, была только её сестра Петунья Дурсль со своими родителями Розой и Гарри Эвансами.
Мысли Северуса перетекли на Лили, маленькую соседку, на их первое знакомство и последующие встречи. Что ж, их дружба не прошла испытания временем, закончившись на пятом курсе. Значит, крепко обиделась Лили на грязнокровку, раз до сих пор не простила, спустя почти год с пятого курса. Но ведь сама ж дура — влезла за каким-то надом в пацанские разборки! Вздохнув, Северус шепнул в седую макушку:
— Пойдем, папа…
Они уже давно стояли одни, все прочие провожающие разошлись с сырого промозглого кладбища, никому не хотелось мокнуть под проливным дождем дольше положенного. И только Эвансы не ушли далеко, терпеливо дожидаясь Снейпов у ворот — выхода с кладбища. Они организовали поминки, устроив скромную тризну с пресными гречневыми лепешками. Посидели молча вокруг стола, скорбно глядя перед собой, только Петунья нет-нет да и кинет на Северуса быстрый боязливый взгляд. Её он понимал, сестрица Лили не нашла ничего умнее, как притащить на свадьбу двух укуренных и обдолбанных лоботрясов, которые учинили веселушку, нагло подвинув тамаду. В результате свадьба была испорчена взорванным тортом, паникой и пьяной дракой. Да и саму Петунью Лилька почем зря троллила, постоянно подшучивая над трусишкой: нравилось ей слушать-смотреть, как Петька визжит и хлопается в обморок при виде крысы, превращенной из чашки. Лично Северус не одобрял Лилины выходки, подозревая, что за эти забавы столетием раньше таких юморных ведьм отправляли на костер.
Ушли гости, опустел дом и настала тишина, больше здесь никогда не прозвучит смех и голос Эйлин. Поддавшись настрою и прошитый пьяной совестью, Тоби начал каяться, как всегда, запоздало осознав, что умерла та, кого он никогда не ценил, плача, колотя себя кулаком в грудь, запричитал, что он гад, не ценил, не любил, не достоин… Северус тоскливо слушал папин слезоразлив и потихоньку накачивался виски, таки дорвавшись до него. Несмотря на редкие рукоприкладства, заключавшиеся в затрещинах и подзатыльниках, Северус любил отца — мама научила. Когда он, размазывая кровь по лицу, вытекшую из разбитого носа, и сверкая на маму свежим фингалом, запальчиво заявлял, что ненавидит папашу, мама кротко вздыхала, утирала ему нос и просила потерпеть. Ради неё, потому что она без папы никуда. На вопрос Северуса, как она может любить тирана, неизменно отвечала: