Видимо, мое сознание особенно хорошо запечатлело все образы, свидетельствующие о моей никчемности. Эту обыденность я ненавидел столь же сильно, как самого себя. Иначе я бы не вспомнил ее мгновенно.
Однако я не мог удостовериться в реальности этих столь знакомых вещей. Из-за осложнений после аварии у меня особенно пострадали ноги – они совсем не двигались. Я понял это, когда задвигались мои руки и шея. После пробуждения мне казалось, что мое тело совсем меня не слушается и превратилось в каменную глыбу. Я не мог даже ворочаться в кровати, не говоря о том, чтобы приподнять верхнюю половину тела или голову.
Но на этом страдания не заканчивались. Через день после того, как я очнулся, меня начали одолевать всевозможные боли. Болели переломы, ушибы и раны. Но все померкло на фоне боли от многочисленных пролежней, образовавшихся на спине и ягодицах.
При малейшем движении я испытывал страшные мучения, от которых у меня буквально лопалась голова. На самом деле от этой пронзительной боли я впервые и осознал, что жив. Я и не подозревал, что от долгого пребывания в лежачем состоянии бывает такое. От этой боли хотелось кричать и плакать. Мне не удавалось сдвинуть тело ни на миллиметр, даже если я шевелился медленно, как минутная стрелка. Некоторое время я даже не думал о том, чтобы читать книги. Так что я только и делал, что кричал перед Каори и просил ее просунуть мне подушечку под голову или аккуратно подложить ее под спину.
Следующее, что вгоняло меня в краску перед ней, – это омерзительный запах тела. Я долго пролежал, поэтому мое тело напоминало огромный кусок подгнивающего вяленого мяса.
Помыться я никак не мог. Каори с улыбкой говорила, что следила за чистотой моего тела, протирая меня полотенцем, как лежачего больного, однако это вновь заставляло меня краснеть. Представляя, как она раздевала и обтирала меня, я хотел плакать от стыда. Значит, она много раз видела меня голым.
Но протереть спину было сложно, поэтому от грязи на ней исходил мерзкий запах. Не сосчитать, сколько раз мне было неудобно перед ней. Должно быть, каждый раз, как Каори подкладывала мне под спину подушку, она чувствовала эту вонь. Она делала вид, что ничего не замечает, но это тоже ввергало меня в уныние. Плохо и то, что приближалось душное время года.
Вообще говоря, когда я пришел в себя, раны после аварии уже почти зажили. Наверняка дело и в том, что таких уж серьезных травм у меня не было. Переломов было много. Но удивительно, что всего за двадцать дней, пока я лежал, большинство костей срослось. Наверное, все благодаря моему возрасту. Зажившие области болели не очень сильно. Так что мне скорее повезло, что я долго пробыл без сознания. Но если бы к пролежням добавились боль в местах ушибов и переломов и неприятное ощущение скованности из-за того, что я долго не двигался, то я, наверное, повредился бы рассудком из-за невыносимых ощущений.
Ко мне быстро вернулись не только воспоминания о том, как протекала моя жизнь. В определенный момент я резко вспомнил, как оказался прикован к постели. Это стало для меня еще бо́льшим шоком, чем боль.
Это случилось 2 апреля. Стоял весенний день, начинала расцветать сакура. Утренний дождь закончился, на небе проглядывало солнце. Была неплохая погода. Я вышел из дома разогнать мрачное настроение, пересек автомагистраль и вначале побрел по тротуару вдоль моря, разглядывая фигурки серферов. Затем я повернул обратно к дому, погулял позади него, перешел через пути Энодэна и немного побродил по холму за ними.
Разминувшись с парочкой торопливых ребят с досками для серфинга под мышкой и знакомой тетушкой, живущей по соседству, я вернулся обратно к дому. Вдалеке виднелась металлическая башня Эносимы. Внезапно я понял, что из-за столь близкого соседства я уже несколько лет не поднимался на нее. Мне резко захотелось поглядеть на море сверху. Больше я уже не мог думать ни о чем другом, поэтому вернулся в квартиру, взял ключ от машины и поехал по автомагистрали к Эносиме.
Но, как и следовало ожидать, в полдень дорога стояла в пробке. Когда спустя почти час я наконец доехал до побережья, уже вечерело. Я погулял в свое удовольствие по Эносиме, солнце окончательно село. На башню уже не пускали. Стоя у подножия башни, я некоторое время рассматривал ее снизу, а затем повернул назад.
Тетка, зазывавшая у дороги посетителей, пригласила меня зайти в ресторанчик, но мне совсем туда не хотелось, так что я решил вернуться домой и что-нибудь приготовить. Или, может, сегодня вечером снова придет Каори – два раза в три дня она приносила мне домашнюю еду. Поскольку Каори жила в доме отца, то дорога до моего дома занимала у нее минут десять на машине. В основном она привозила мне ужин, а когда не могла приехать, звонила по телефону. Тогда у меня уже не осталось друзей, так что телефон был нужен только для разговоров с ней.