У государей мирное время на вес золота, и молодой царь Аттал, только недавно вступивший на престол, хотел воспользоваться им для устройства новой библиотеки, которое не успел осуществить его дядя. Еще в юные годы наставники привили ему уважение к мудрости, научили видеть в словах не пустую сладкоречивую болтовню, но логос – могучую и грозную силу, способную двигать мирами. А значит, мысль, изложенная на пергаменте, заслуживает храма не меньше, чем божество. И таким храмом должна стать библиотека. Сейчас приготовления к строительству шли полным ходом и были в самом разгаре. В Пергам собрались зодчие из четырнадцати городов – Эфеса, Колофона, Тралл, с острова Родос и даже из далекой Аттики. На священном участке Афины землекопы рыли ямы под фундаменты. Из каменоломен в долине Каика день и ночь тянулись запряженные волами скрипучие повозки. Плотники сооружали из досок и брусьев просторные сараи, где будут обтесывать мрамор. Дворцовые покои напоминали нечто среднее между огромной мастерской и палаткой военачальника накануне решающей битвы. Здесь до утра не утихали жаркие споры, пиршественный стол был завален обломками глиняных моделей, а к шитым золотом занавесям – гордости пергамских ткачей – приколоты наброски и чертежи на громадных кусках пергамента.
За всем этим Архелаю было некогда и вздохнуть – не то что думать о прелестной нимфе. По царскому указу он отбирал самых ловких и сноровистых работников. Нужно было их разместить, позаботиться, чтобы никто не испытывал нужды: от голодного да недовольного какой прок? А скульпторы и живописцы – народ вообще капризный, заспорят и с царем. Не столкуешься – уйдут служить другому государю, хорошо, если каверзы не устроят, как Дедал Миносу. Кроме того, Архелай самолично наблюдал, как в порту разгружают суда с пентелийским мрамором, золотом и слоновой костью, старался, чтобы ни один грош из царской казны не был истрачен попусту. Ибо у человека, облеченного государевым доверием, всегда найдутся завистники и зложелатели. Даже Фидий, прославленнейший среди ваятелей и друг великого Перикла, не избег этой печальной участи и по навету клеветника кончил дни в темнице.
Но вот все, кто участвовал в осуществлении грандиозного замысла, от царя до последнего из подмастерьев, торжественной процессией двинулись в храм просить благословения богини. Старшая жрица объявила, что Афина благосклонно приняла их жертвы – и работа началась.
Только теперь Архелай смог позволить себе маленькую передышку. И едва он снова очутился в лесу, как сам собой повернул коня на знакомую поляну. Орседика будто ждала его и, как девочка, обрадовалась подарку – тонкой работы золотой фибуле. И опять они провели ночь за разговором. А вскоре царский зодчий уже всякую свободную минуту пропадал в пещере у источника. Приятелям он говорил, что отправляется на охоту, но возвращался без добычи, с пустыми руками. Поначалу они донимали его расспросами, однако потом решили, что Архелай завел на стороне какую-нибудь красотку, и оставили в покое. А он, сидя на устланном шкурами ложе, в сотый раз описывал Орседике город: его дворцы и храмы, дома богачей и хибарки бедноты, театр, стадион для конных ристаний, рыночную площадь с десятками мастерских и лавок, где изо дня в день идет шумный, многолюдный торг, гавань с ее складами и доками, харчевни, постоялые дворы, молельни для отправляющихся за море, грозные сторожевые башни, сады, виноградники, житницы и давильни, сановников и жрецов, философов, гетер, чужеземных купцов, солдат, ремесленников и землепашцев, бродячих фокусников и, наконец, просто нищих оборванцев – всю запрудившую улочки разноязыкую, пеструю толпу. Девушка слушала его с прежним неослабным любопытством, и Архелай чувствовал себя, точно Одиссей, повествующий о своих приключениях у царя феаков.
Орседика, в свой черед, рассказывала ему о потаенных охотничьих тропах; учила понимать язык лесных обитателей и различать скрытые свойства трав – целебных, ядовитых или колдовских, как волшебный моли, против которого бессильна даже могущественная чародейка Цирцея; описывала буйные игрища сатиресс и кентавров, смеялась над озорными проделками дриад, а иногда, снизив голос до шепота, посвящала в жуткие обряды Гекаты и жестокие забавы Артемиды.
Архелаю было с ней хорошо и покойно. Постепенно он сумел подружиться и с обоими ее стражами, для которых всякий раз прихватывал из города какое-нибудь лакомство. Так что скоро кабан сменил свое грозное фырканье на добродушное похрюкивание, а медвежонок ластился, как разрезвившийся щенок, и, задирая кверху лапы, позволял щекотать себе брюхо.