«В чем и в каком отношении смеют они равняться с моей дочерью?»
У Идэльги-Боотура был ближайший сосед, живший на землях теперешних мельжехсинцев, по имени Кюндю, человек богатый и в той же мере родовитый, хотя и не славен был он своей мощью. В один злополучный день этот-то Кюндю прибыл к Идэльги-Боотуру и намекнул о своем желании породниться с ним. Такое поведение соседа Идэльги понял как явное и тяжелое оскорбление.
«Как ты дерзаешь просить руки моей дочери, не подумав прежде о том, в каком же отношении ты можешь равняться со мною?» — в сильном гневе воскликнул он и, всячески выругав, выгнал Кюндю из дому. Последний, не издав в ответ ни единого звука, вышел и пошел восвояси. Идэльги был человек крутого и дурного нрава. Оставшись один и продолжая гневаться, он рассуждал:
«Ах, этакий мерзавец этот Кюндю! Подумайте только, чем же он равен мне, что вдруг осмелился просить мою дочь? Может ли он равняться со мною по родовитости и происхождению? Да и по видимой наружности чета ли он моей дочери? По силе и удали также не мог бы он стать со мною рядом. Достойны удивления его собственные думы, когда он шел породниться со мною. Или вздумалось ему унижать мое достоинство в расчете на наступающую старость, слабеющую удаль, отсутствие потомства и челяди? Неужели все это уже умалило мою честь и создало такое стеснительное положение?»
Еще пуще вскипел он гневом. Тотчас же вскочив на оседланную кобылицу, поскакал следом за Кюндю. Однако Идэльги не удалось нагнать его в пути, приехал он к местожительству Кюндю. Была летняя пора, люди жили в берестяной урасе. Заглянул в шатер, но хозяина там не оказалось. Подумав про себя, что злодей успел спрятаться, вышел и, сев на лошадь, поехал было обратно. Кобылица под ним была с куцым хвостом. Едучи, он не переставал оборачиваться. Вдруг, когда Идэльги подъезжал к опушке ближайшего леса, в дымовое отверстие урасы высунулась чья то голова. У Идэльги лук был на изготовке. Прицелившись сквозь покрышку шатра, выпустил одну стрелу. Человек тотчас же исчез.
«Ага, попал-таки!» — подумал он про себя. Приехав обратно, видит уже мертвое тело, лежащее посередине шатра, опрокинутое на спину. Стрела угодила как раз в черную печень.
«Этакое ничтожество, получил-таки заслуженное, на что напросился сам!»
И был он рад. Этот случай еще больше нагнал страх на людей, и никто уже больше не решался свататься к дочери Идэльги.
Однажды утром, когда дочь, подоив кобылиц, грелась около шестка, Идэльги заметил, что она стала брюхатой. Вне себя от гнева он подозвал ее к себе. С палкой в руках стал допрашивать, когда, как и от кого могла она забеременеть. Дочь перед отцом держала такую речь:
«Я не смею даже и сказать, от кого я сделалась беременной. Однажды утром, когда ходила за кобылицами, повстречался со мною всадник на лошади безукоризненно белой масти. Шапка на нем была из собольих шкур. Выглядел он весьма нарядным и знатным. Подъехав ко мне ближе, он поздоровался и спросил, не я ли буду именитая красавица, дочь Идэльги-Боотура. Я ответила утвердительно и в свою очередь справилась, с кем имею дело и как его зовут и величают.
«Для тебя я человек неведомый, из дальних краев. Приехал, имея одно на примете: уловил молву о твоей красоте, о твоем славимом имени. Согласна ли ты быть моею женою?»
«Стоя здесь посреди поля, что я могла бы ответить на такой вопрос? Спроси отца, породившего меня, побеседуй с ним. Если он даст согласие, тогда будет видно», — ответила я. Он вторично задал вопрос:
«А если отец изъявит согласие, ты сама что имеешь против того, чтобы выйти замуж за меня?»
«Если отец одобрит, то думаю, что не будет возражений и с моей стороны».
Услышав это, он добавил:
«Следовательно, очень скоро будем мы с тобой мужем и женой. Вот сейчас же я приеду к твоему отцу и сделаю предложение. Старец, услышав мое имя, наверное согласится».
С этими словами, подъехав ко мне вплотную, он притянул было меня к себе и, припоминаю, поцеловал. И в этот самый миг у меня в ушах раздался шум и я потеряла сознание. Что произошло дальше со мной, не помню. Когда же я пришла в себя, заметила, что лежала на земле, утратив стыд. А он, достигнув того, чего хотел, уже вставал. Я говорю ему:
«Как это ты мог так бесчестно поступить со мною, за что так обидел? Ты должен теперь же видеться с моим отцом!»