Айви наклонилась вперед, прижавшись грудью к его спине, и посмотрела на него сбоку.
— Как сейчас твое плечо?
— Намного хорошее.
— Намного лучше, — поправила она со смешком. — Ты был близок.
Он хмыкнул, его тело завибрировало рядом с ее.
— Твой язык труден без всякой причины.
Она взяла банку и протянула ему.
— Я знаю. Это может сбить с толку. Но ты действительно хорошо все схватываешь.
Кетан взял банку и закрыл ее крышкой, которую привязал шелковой бечевкой.
— И ты также хорошо говоришь на моем языке для того, кто не может произносить правильные звуки.
— Как зиркита? — сказала она, неудачно пытаясь извлечь из горла более пронзительный жужжащий звук для слова грязь.
Он защебетал.
— Зиркиита. Это то, что ты хочешь сказать.
— Ну, для меня это звучит очень похоже. Зиркита.
Кетан снова защебетал и повторил слово, сделав ударение на жужжащем звуке во втором слоге.
— Ты говоришь по-другому, и эти две вещи совсем непохожи.
Айви фыркнула.
— И ты говоришь, что у меня трудный язык. И прекрати смеяться надо мной, — она поймала кончик его волос и легонько потянула за него.
— Как ты сама говоришь: я смеюсь вместе с тобой.
— Хa! Видишь, у тебя все еще проблемы со звуком f , так что не приставай ко мне по поводу произношения, — она улыбнулась. Спустив ноги, она осторожно слезла с Кетана, взяв его протянутую руку. Как только она встала, то попыталась убрать руку, но он задержал ее немного дольше, как будто не решаясь отпустить. Их взгляды встретились.
В его глазах горел огонь. Глубокие, многозначительные и мощные, они говорили о страсти, выходящей за рамки внешнего вида, языка и культуры, о связи, которую люди только мечтали обрести в этом мире или в любом другом.
Наконец, он отпустил ее, и Айви прижала руку к груди, убедившись, что ее импровизированное полотенце надежно закреплено, прежде чем сесть на камень рядом с ним, скрестив ноги.
— Так что же тогда значит зиркита? — спросила она.
Его глаза сузились, и огонь сменился юмором. Смертоносные жвалы поднялись в стороны в улыбке.
— Это мужское… — он указал на свой таз. — Копье.
Айви опустила взгляд к его щели и уставилась на него. Копье. Его… копье. Ее глаза расширились и снова посмотрели на него.
— Боже мой, все это время я говорила член? — Она описала круг указательным и большим пальцами и вставила в него другой указательный палец. — Твой… твой член?
Кетан снова защебетал, на этот раз звук был еще глубже.
— Не мой. Просто член. Зиркита.
Ее кожа покраснела, и она легонько шлепнула его по ноге.
— Придурок. Неудивительно, что ты смеялся надо мной каждый раз, когда я это говорил. Ты мог бы сказать мне.
— Я много раз говорил тебе, как произносить правильно, Айви. И я понял, что ты имела в виду, — он протянул руку, зацепил когтем прядь ее влажных волос и заправил ей за ухо. Его нежное прикосновение задержалось, когда он провел подушечкой пальца по раковине ее уха. — Никто не пострадал.
Айви улыбнулась ему.
— Только моя гордость.
— Я не знаю этого слова. Чему я причинил боль? — он повернулся к ней, обводя взглядом ее тело, как будто ища рану.
Она рассмеялась, когда он взял ее за одну руку, затем за другую, осматривая их.
— Не такой тип боли.
Кетан наклонил голову и прищурил глаза.
— Тогда какой?
— Это… вроде как… вроде как то, как хорошо ты относишься к себе и к вещам, что ты сделал. И может быть больно, когда что-то заставляет тебя сомневаться в этом чувстве. Например… если я горжусь корзинами, которые сплела, а потом ты показываешь мне одну из своих и насколько она лучше, это немного задевает мою гордость.
Его жвала отвисли, и он опустил ее руки, хотя и не ослабил хватку.
— Я не хотел задеть твою гордость, Айви.
Айви повернула ладони, чтобы взять его руки в свои.
— Все в порядке. Иногда уязвленная гордость — это хорошо. Это помогает мне научиться быть лучше. И иногда это может быть весело, — она широко улыбнулась. — Например, посмеяться надо мной, когда я говорю зиркита вместо зиркита.
— Ты снова оба раза сказала член. Может быть, мы больше не будем говорить о грязи?
Его щебетание присоединилось к ее смеху.