Въ странѣ съ національнымъ представительствомъ нельзя дѣлать одно правительство отвѣтчикомъ за всѣ недуги родины. Квириналъ ведетъ себя конституціонно, и у палаты депутатовъ всегда есть полная возможность повалить любое министерство, отказать въ излишнихъ расходахъ на войско, обратить налога на истинныя нужды отечества. Тѣмъ хуже для всей націи, имѣющей палату депутатовъ, если такой «диктаторъ», какъ Криспи, могъ нѣсколько лѣтъ дѣлать со страной, что ему угодно. Онъ держался тѣмъ, что умѣлъ льстить «маніи величія» и развращать депутатовъ и чиновниковъ системой подачекъ, спекуляцій, маклачества и подкуповъ. Будь у представительства страны, у администраціи и у прессы побольше гражданскихъ чувствъ — и Криспи оказался бы другимъ министромъ. Тутъ опять дѣло не въ томъ, что столица Италіи — Римъ,» въ нравственныхъ и матеріальныхъ силахъ всей страны.
Парламентская жизнь, насколько я къ ней присматривался, поражаетъ своей вялостью. И министерства, и депутаты тянутъ свою лямку кое-какъ. Соберется палата, посидитъ недѣлю-другую, много мѣсяцъ и глядишь — уже разошлась. Пріѣзжіе депутаты норовятъ какъ можно меньше жить въ Римѣ, нѣкоторые только наѣзжаютъ на извѣстныя засѣданія, когда нужно поддержать министерство или оппозицію.
Monte Citorio совсѣмъ не «пупъ» римской жизни. Очень рѣдко бываетъ движеніе на площади передъ парламентомъ. При мнѣ, раза два были соціалистскія манифестаціи, да и тѣ оказались фальшивой тревогой. Зала засѣданій изрѣдка привлекаетъ въ трибуны много публики. Но вообще сессія идетъ до крайности вяло, съ явнымъ равнодушіемъ большинства къ интересамъ страны.
Министръ-президентъ былъ тогда Рудини (какъ его произносятъ итальянцы, съ удареніемъ на второе «и»). Ни въ комъ не вызывалъ онъ никакихъ опредѣленныхъ чувствъ. Это — благообразный баринъ, съ большой сѣдой бородой и моноклемъ въ глазу, не ораторъ, безъ собственныхъ идей, ординарный оппортунистъ, уцѣпившійся, изъ мелкаго тщеславія, за свой постъ. Нѣкоторыхъ его коллегъ я встрѣчалъ въ обществѣ. Познакомился и съ дюжиной депутатовъ разныхъ партій, былъ отрекомендованъ изъ Флоренціи и депутату Кавалотти, такъ глупо погибшему на сабельной дуэли. Это было-слишкомъ за мѣсяцъ до моего отъѣзда. Я слышалъ его въ палатѣ. Онъ говорилъ не красиво, сиплымъ голосомъ, но обильно и рѣзко. Его ненавидѣли всѣ тѣ, кому желательно примоститься къ «пироту». Кампанія, какую Кавалотти велъ въ газетѣ Secolo, во имя поднятія общественной совѣсти, хоть немного прочищала воздухъ.
Его внезапная смерть вызвала крупную манифестацію всего, что въ Римѣ нашлось оппозиціоннаго, внѣ папистовъ. Когда везли его тѣло на желѣзную дорогу, правительство могло сосчитать всѣхъ своихъ враговъ — отъ радикаловъ до анархистовъ. И во всей странѣ личность Кавалотти стала еще популярнѣе. Его портреты съ трауромъ находилъ я вездѣ, по пути ивъ Рима, въ самыхъ захолустныхъ мѣстечкахъ. Во всетаки и ати похороны прошли тихо. Элементы волненій и даже бунтовъ въ Римѣ водятся; но правительство пугливѣе, чѣмъ бы слѣдовало, и способно изъ трусости производить такія экзекуціи, какъ схватка съ толпами народа, на Piazza Navona, вскорѣ послѣ моего пріѣзда, когда группа патріотовъ отправилась на ату площадь изъ Капитолія и собралась около министерства внутреннихъ дѣлъ въ Palazzo Braschi. Безъ команды, солдаты, раздраженные напоромъ и бросаньемъ камней, выстрѣлили, ранили и убили нѣсколькихъ. Это былъ, если хотите, маленькій бунтъ; но изъ него не вышло никакого революціоннаго движенія.
Главными агитаторами считаютъ соціалистовъ. Въ палатѣ насчитываютъ до шестнадцати депутатовъ этой партіи.
Среди нихъ выдается Ферри, адвокатъ и профессоръ римскаго университета, сторонникъ Ломброзо въ теоріи уголовнаго права.
У меня были съ нимъ разговоры о внутреннемъ положеніи страны.
— Насъ всего шестнадцать человѣкъ въ палатѣ, — говорилъ онъ мнѣ, — и столько же республиканцевъ, не раздѣляющихъ соціалистическихъ идей. Какъ видите, количественно наша партія очень скромная.
— А между тѣмъ, — замѣтилъ я, — васъ боятся всѣ гораздо больше, чѣмъ бы можно было ожидать. Почему?
— Потому, — отвѣтилъ онъ, — что въ Италіи соціалистическое движеніе, если оно начнется въ сельскомъ людѣ, не найдетъ себѣ отпора въ буржуазіи, какъ было и до сихъ поръ есть во Франціи. У насъ городской классъ бѣдный, не сплоченный, и нѣтъ того антагонизма труда и капитала, какъ въ промышленныхъ странахъ.