Въ этомъ случаѣ не мѣшаетъ поразспросить тѣхъ изъ иностранцевъ разныхъ національностей, которые живали и живутъ въ Римѣ и относятся къ итальянцамъ безъ предубѣжденія. Всего менѣе пригодны на это французы. Но дѣльные и болѣе тонко развитые нѣмцы, англичане или русскіе дадутъ вамъ средніе оцѣнки и выводы изъ своего знакомства и съ итальянскимъ обществомъ вообще, и съ болѣе характерными чертами чисто-римской жизни.
Эти оцѣнки и выводы большею частью бываютъ въ такомъ родѣ: съ итальянцами сходиться довольно трудно. Они кажутся вамъ со стороны очень бойкими и общительными, много говорятъ, еще больше жестикулируютъ. Они живутъ много на улицѣ и въ кафе; но къ себѣ домой приглашаютъ неохотно. И между собою они менѣе общительны, чѣмъ англичане, французы, нѣмцы, славяне. Въ Римѣ это особенно замѣтно. Здѣсь и высшіе классы, и буржуазія — депутаты, чиновники, ученые, художники — живутъ прижимисто, мало принимаютъ у себя, не привыкли угощать, не любятъ посѣщеній за-просто. Иностранецъ, если онъ не очень богатъ и не сбирается кормить и поить «весь Римъ», или не попадетъ въ обширный кругъ здѣшняго космополиса — не можетъ разсчитывать на вполнѣ свободные ходы въ итальянскія сферы. Онъ привезетъ рекомендательное письмо, сдѣлаетъ визитъ, ему его отдадутъ, можетъ быть, пригласятъ бывать въ такой-то день передъ обѣдомъ; но на этомъ знакомство и покончится. Того, что французы зовутъ «urbanité», а русскіе «радушіе»— мало въ характерѣ итальянцевъ, еще менѣе у римлянъ. Прежде, когда здѣшніе аристократы живали широко, они принимали всякаго порядочнаго forestière-, но теперь въ очень немногихъ домахъ пріемы — и то какіе: въ пять часовъ или вечеромъ, безъ всякаго угощенія.
Одна остроумная иностранка говорила мнѣ разъ на эту тему:
— Здѣсь угощеніе самое разнообразное въ барскихъ салонахъ: сегодня подаютъ aqua Felice, завтра — aqua Marcia, послѣ завтра— aqua Paula — благо Римъ богать отличной ключевой водой.
Отъ людей серьзныхъ, проживающихъ здѣсь въ интересахъ науки или работающихъ какъ художники — въ теченіе сезона вы наслушаетесь довольно разнообразныхъ мнѣній. Иные изъ тѣхъ, что являются сюда съ крупнымъ европейскимъ именемъ, готовы находить здѣшнее общество необычайно любезнымъ, интереснымъ и развитымъ. Нѣмцы, вообще, благодушнѣе и мягче въ своихъ оцѣнкахъ. И ихъ, и нѣкоторыхъ англичанъ слишкомъ подкупаетъ Римъ, самъ по себѣ, его исторія, памятники, художественныя сокровища, и они поэтому настраиваютъ себя на восторженный или хвалебный ладъ. У иныхъ любителей итальянской жизни есть прямо неизсякаемая нѣжность ко всему, что они видятъ въ Римѣ, и чѣмъ оно болѣе архиримское, тѣмъ они сильнѣе восхищаются. Въ этой категоріи иностранцевъ принадлежалъ когда-то и Гоголь. Онъ приходилъ въ умиленіе отъ всякаго долгополаго патера въ шляпѣ съ широкими полями, отъ каждаго оборванца или ослика, навьюченнаго разной дрянью. Не даромъ поэтъ Языковъ, гостившій у него въ Римѣ, въ письмахъ домой, изумляется такому обожанію всего римскаго.
Далеко не всѣ трудовые иностранцы, подолгу живущіе въ Римѣ такъ настроены. Они любятъ Римъ, но не его жителей.
Станете вы разспрашивать иного археолога, историка, художника о его знакомствахъ въ Римѣ — онъ вамъ отвѣтитъ:
— Да я не бываю въ здѣшнемъ обществѣ.
— Почему?
— Въ итальянцахъ, и пришлыхъ, и уроженцахъ Рима нѣть ничего для меня пріятнаго. Мужчины сухи, ограничены въ своихъ взглядахъ, равнодушны къ тому, что внѣ ихъ прямыхъ интересовъ. Иностранцевъ они не любятъ и часто не понимаютъ ихъ. Женщины мало развиты, безъ граціи и безъ тонкости въ разговорѣ — въ кружкахъ интеллигенціи; а свѣтской жизни я не веду.
Въ особенности вы услышите такіе отзывы отъ русскихъ.
Вовсе не рѣдкость такой русскій молодой ученый или художникъ, который годами не бываетъ нигдѣ, кромѣ ватиканскаго архива, библіотеки, засѣданій ученыхъ обществъ, своей студіи, кофейни, тратторіи и вечеромъ, театра или кафе-шантана.
И вы отъ него почти всегда услышите одно и то же:
— Бывалъ я прежде въ обществѣ. Но итальянцы мнѣ не интересны. У нихъ нѣтъ пріятной жизни въ ихъ семействахъ. Съ ними скучно — и съ мужчинами, и съ женщинами. Въ интеллигенціи жизнь вялая, нѣтъ ни сборищъ, ни бесѣдъ, ни вечеровъ съ интересной программой. Нѣтъ умственныхъ центровъ, ни въ прессѣ, ни въ писательскомъ мірѣ, ни въ профессорскомъ, ни въ художественномъ. То, что и оживляетъ сезонъ — идетъ больше отъ иностранцевъ.