Но для личныхъ испытаній, для того какъ я самъ найду Римъ, я еще не настраивалъ себя. И только лѣтомъ 1897 года я обратился опять къ вѣчному городу памятью и воображеніемъ. Было бы обидно, если бы внутренній интересъ совсѣмъ замеръ. Этого однако не случилось.
У меня нашлась, въ старыхъ книгахъ, красная книжка — неизбѣжный и достопочтенный Бэдекеръ — тотъ самый экземпляръ, который я купилъ въ Ниццѣ, въ 1870 году, наканунѣ отъѣзда въ Италію. Онъ былъ изданъ въ 1869 году; стало быть, составленъ тридцать лѣтъ назадъ. Въ Баденъ-Баденѣ купилъ я послѣднее изданіе, 1896 года, и началъ ихъ свѣрять.
И съ каждымъ днемъ все сильнѣе Римъ — самъ по себѣ, какъ огромный собирательный памятникъ человѣческихъ судебъ — притягивалъ меня къ себѣ. То, что я видѣлъ въ 1870 году, было уже слишкомъ далеко; а въ 1874 году жизнь больного не позволяла ничему отдаваться такъ, какъ бы я хотѣлъ. Тутъ же я почувствовалъ, что попаду въ стѣны Рима съ обновленной душой…
Держа передъ собою, каждый день, маленькую схематическую карту еще стараго, папскаго Рима, раздѣленную на клѣточки, я съ особеннымъ удовольствіемъ сознавалъ, что многое, очень многое совсѣмъ вылетѣло изъ памяти, что побывалъ я въ тѣ разы далеко не вездѣ. И вся топографія Рима сдѣлалась, на особый ладъ, завлекательной. Хотѣлось посѣтить каждое урочище, въѣхать и выѣхать изъ каждыхъ воротъ городской стѣны, знать всякій старинный палаццо и всякую замѣчательную церковь…
Такого чувства у меня положительно не было, когда я впервые попалъ въ Римъ. Для этого надо пожить на свѣтѣ. Года, — я это испыталъ теперь — дѣлаютъ васъ гораздо чутче ко многому, въ жизни и творчествѣ. Молодой человѣкъ не можетъ такъ всецѣло воспринимать, потому что слишкомъ торопится жить и полонъ еще разныхъ личныхъ мотивовъ, мѣшающихъ уходить во что либо съ забвеніемъ своего «я».
Въ такомъ настроеніи и поѣхалъ я въ Италію. За цѣлый мѣсяцъ, проведенный сначала во Флоренціи, гдѣ я освѣжалъ свои былыя впечатлѣнія, это настроеніе оставалось нетронутымъ и даже наростало.
Ровно перваго октября, по русскому счету, въ яркій полдень, скорый поѣздъ, идущій отъ Флоренціи до Рима всего шесть часовъ, высадилъ меня подъ своды станціи на площади «Пятисотъ».
Такъ же, какъ и въ хмурое ноябрьское утро 1870 года, когда я впервые попалъ въ Римъ, высились передо мною развалины Термъ Діоклетіана. Но вся площадь и цѣлая часть города вокругъ станціи теперь неузнаваемы. На этихъ высотахъ Виминкла, Квиринала и Пинчіо и разросся новый Римъ.
Тутъ вы ждете, вѣроятно, отъ меня обязательныхъ воздыханій о папскомъ старомъ Римѣ? И ихъ не будетъ. То, что металось въ глаза новаго — огромные отели, многоэтажные дома, скверы, трамъ, прямыя, широкія улицы съ электрическими фонарями — нисколько не мѣшали мнѣ почувствовать себя все въ томъ же Римѣ. И этотъ нарядный кварталъ, со всѣмъ своимъ налетомъ европеизма, дѣлалъ еще дороже то, что древній и папскій Римъ хранили въ своихъ стѣнахъ, и что останется на вѣка и будетъ охраняемо тѣми самыми «итальянцами», которыхъ такъ походя бранятъ всѣ—и римляне, и иностранцы.
Еще въ Петербургѣ, въ началѣ 1897 года, я разспрашивалъ у старожила Рима П. М. Ковалевскаго, знающаго его съ 50-хъ годовъ, какой кварталъ считать теперь самымъ здоровымъ. Онъ назвалъ мнѣ: «Quartiere Ludovisi» и совѣтовалъ остановиться въ новомъ отелѣ Эденъ, который онъ называлъ «Paradis», напирая на то, что въ этой гостиницѣ коридоры и лѣстницы зимой отапливаются.
Гдѣ прежде шли пустыри и раскинуты были угодья виллы Людовизи, теперь цѣлая шахматная доска улицъ, и главная изъ нихъ «Ludovisi — Buon Compagni», широкая и уже совсѣмъ почти обстроенная, идетъ внизъ не очень крутымъ спускомъ къ высотамъ Монте-Пинчіо. Отъ прежняго парка фамиліи Людовизи остались только два сада. Стариннаго маленькаго Казино съ головой Юноны уме нѣтъ, а высится на спускѣ по Via Veneto новый палаццо фамиліи Піомбино, представляющей собой соединенные роды Людовизи и Буонъ-Компаньи.
Свѣтъ обливалъ рядъ новыхъ громадныхъ домовъ, по дорогѣ къ отелю Эденъ, стоящему на самомъ углу у подъема къ Porta-Pinсіапа, наискосокъ отъ извѣстной Villa-Malta, гдѣ бывалъ еще Гёте и гдѣ теперь возвышаются палаты русскихъ баръ, графовъ Б-скихъ.