«Мы очень упрощенно рассматриваем вещи, свойственные самцам, и вещи, свойственные самкам, – рассказывала мне Дюлак. – Если вы посмотрите вокруг, на людей или на животных, то заметите, что не все ведут себя одинаково. Не все самцы одинаково агрессивны. Не все самки одинаково настроены ухаживать за потомством. Существует огромная вариабельность». Мало того, что эта нейронная схема одинакова у самцов и самок мышей, Дюлак подозревает, что она присуща всем позвоночным, включая людей. Гипоталамус – древняя область мозга, центр множества запрограммированных форм поведения, таких как сон, прием пищи и спаривание. Каждый раз, когда нейроны, контролирующие это поведение, обнаруживаются у животных, их эквивалент обнаруживается и у людей. По словам Дюлак, если этот командный центр существует у лягушек и мышей, то есть все основания предполагать, что аналогичная схема воспитания существует в мозге мужчин и женщин.
«Что действительно согревает душу, так это то, что, когда я выступаю с лекциями об отцовском и материнском поведении, моим коллегам-мужчинам нравится идея о том, что в мужском мозгу есть все необходимое, чтобы быть родителями, – это доставляет им удовольствие», – сказала Дюлак.
Более глубокое понимание всей нейронной схемы воспитания потомства может в конечном итоге помочь в лечении психических расстройств, связанных с материнством.
«Свидетельства женщин с послеродовой депрессией поразительны; у них есть навязчивые мысли о причинении вреда своим детям. Это крайне тревожно для них. В большинстве своем они не причиняют детям вреда, но те, у кого психоз, могут и причинить», – сказала мне Дюлак.
Детоубийство у людей является абсолютно патологическим явлением. Мы принадлежим к 40 % видов млекопитающих, которые разработали альтернативные стратегии, устраняющие необходимость в таком грубом инструменте выживания. Тем не менее нейроны урокортина по-прежнему существуют в гипоталамусе человека. Они не используются, но Дюлак считает, что они сохранились, потому что были очень важны в эволюционной истории. Если Дюлак права относительно связи между этими урокортиновыми нейронами и послеродовой депрессией, то ее работа может помочь найти препараты, которые могли бы действовать как блокаторы в лечении таких расстройств.
«Женщины, которые убивали своих детей, говорят, что не знают, что побудило их это сделать. Просто возникло огромное желание, сродни инстинкту; они сами не могут его объяснить. Представьте, что это может быть очень похоже на то, что происходит в мозгу мыши, попавшей в стрессовую ситуацию и инстинктивно решившей убить свое потомство».
В работе Дюлак впервые представлено сложное социальное поведение, отображенное в мозге млекопитающего. Это значительное открытие принесло Дюлак престижную премию за прорыв 2021 года (самопровозглашенный «Оскар науки»), что показывает, как изменилось академическое отношение к изучению материнства за последние пятьдесят лет. Идея о том, что материнское поведение у всех существ варьируется, в наши дни может показаться очевидной, но так было не всегда. Когда антрополог Сара Блаффер Хрди поступила в 1970-х годах в Гарвард, «матери рассматривались как одномерные автоматы, чья функция заключалась в выдаче и воспитании потомства».
Считалось, что с материнством дела обстоят так же, как со спариванием – самки пассивны и моногамны.
«Большинство взрослых самок в большинстве популяций животных, вероятно, размножаются согласно уровню их способности производить или выращивать потомство», – говорилось в стандартном учебнике того времени, будто увидеть одну мать означало увидеть их всех. Естественный отбор требует вариаций для того, чтобы функционировать, и это означает, что матери были фактически удалены с эволюционной вечеринки из-за того, что казались слишком скучными.
Это нелепое предубеждение было достаточно быстро опровергнуто неукротимым аналитическим умом Жанны Альтманн, ныне почетного отставного профессора поведения животных Принстонского университета и первого ученого, который серьезно отметил и оценил эволюционное влияние матерей.
Я познакомилась с Альтманн на ореховой ферме Хрди в Северной Калифорнии. Эти два приматолога давно находятся в сговоре, хотя на первый взгляд у них совершенно разные характеры. По сравнению с прекрасной техасской хозяйкой, Альтманн – деловая жительница Нью-Йорка, миниатюрная, тихая и сдержанная дама за восемьдесят. Однако ее идеи оказались не менее радикальными. Ее секретным оружием была непоколебимая приверженность беспристрастным данным. Да, Альтманн произвела революцию с помощью строгого статистического анализа, что, возможно, звучит не слишком соблазнительно, но это был единственный способ отвлечь внимание от драматического очарования драчливых самцов приматов.