В работе Робинсон подчеркиваются долгосрочные последствия сильной связи между матерью и детенышем для наилучшего выживания и физической формы. Но также и ее ненадежный характер. Это то, с чем Робинсон оказалась хорошо знакома, поскольку сама недавно впервые прошла через этот процесс.
«Мой ребенок родился рано, у меня была индукция родов – мне дали окситоцин, что очень развеселило моего мужа и всех моих друзей, которые были в восторге от того, что теперь я сама подверглась действию окситоцина», – сказала она.
Робинсон уверена, что двойная обратная окситоциновая связь, которую она обнаружила у матерей и детенышей серых тюленей, должна существовать и у людей. Есть свидетельства того, что после рождения человеческие матери демонстрируют уникальную способность распознавать различные сенсорные сигналы – визуальный, звуковой и обонятельный – от своих детей. В одном эксперименте было показано, что у матерей с несильной привязанностью к своему ребенку низкий уровень окситоцина. Когда им показывали фотографии плачущих младенцев, их дофаминовые системы вознаграждения срабатывали не так, как у женщин с надежной связью с детьми. Вместо этого их мозг показывал повышенную активацию в области, связанной с несправедливостью, болью и отвращением.
«Люди знают, что должны заботиться о своих детях. Но с гормональной точки зрения, если вы не находитесь в том месте, где подобное поведение проявляется, все усложняется, – признала Робинсон. – Мой ребенок изо всех сил пытался набрать вес, и, несмотря на давление, расстройство и напряжение, понимание лежащего в основе процесса оказалось действительно полезным для меня. Существует много неправильных представлений о материнстве. Например, что есть один оптимальный путь и если вы по нему не идете, значит, делаете все неправильно. Дело в том, что жизнь хаотична и идеальные сценарии в голове могут мешать вам делать все, что в ваших силах в реальной жизни, потому что не все всегда идеально».
В последние годы окситоцин приобрел большую славу, но Робинсон стремится не преувеличивать его роль в качестве основы и конечной цели социальной привязанности. Опасно приписывать всемогущество одной молекуле, особенно у таких сложных когнитивных существ, как люди. К счастью, биология материнской связи зависит не только от неустойчивого выброса окситоцина после родов и лактации. Эволюция обеспечила существование других, более длинных и безопасных путей, ведущих к привязанности, которые делают уход за младенцами более понятным и последовательным.
Родительская забота – общее дело
Кэтрин Дюлак исследует влияние окситоцина на нейронный центр галанина – переключатель родительской заботы у обоих полов, с которым мы уже встречались ранее в этой главе. Она обнаружила, что этот родительский командный центр действительно имеет рецепторы окситоцина, но только у матерей. Это объясняет уникальную усиленную родительскую реакцию биологической матери – ее поведением управляют нейроны галанина и окситоцина. Однако «гормон объятий», несмотря на свою репутацию, не является триггером для этого родительского переключения, он лишь дополняет его.
Дюлак считает, что существует также вторая, долгосрочная фаза привязанности, не зависящая от гормонального потока, связанного с рождением и лактацией. Эта фаза может быть обусловлена не только окситоцином. Она может вызвать привязанность у мам, пап, других более отдаленных родственников и даже у приемных родителей. Это было замечено в эксперименте с девственными самками крыс, которые обычно крайне враждебно относятся к детенышам, игнорируя или даже пожирая тех, кто встречается у них на пути. Но если девственная самка крысы постоянно взаимодействует с детенышами, особенно если у нее есть мать, у которой можно учиться, она перестает их убивать и начинает о них заботиться, пока в конце концов не станет такой же внимательной, как биологическая мать.
«Приемные нерожавшие родители могут быть такими же хорошими, как биологические. Вероятно, это происходит из-за окситоцина, а также из-за других нейропептидов», – сказала мне Кэтрин Дюлак.
Люди и крысы, не единственные виды, которые воспитывают чужих детенышей. Усыновление было зарегистрировано по меньшей мере у 120 млекопитающих, от слонов до землероек. Брошенный белек длинномордого тюленя из исследования Робинсон был фактически спасен другой самкой в колонии: опытной мамой, уже подготовленной к материнской заботе, что и обеспечило бельку выживание.