— Что я тебе говорил, мальчик? — Его глаза пылают яростью.
— Я не хочу никого убивать, — говорю я, мой голос полон фальшивой уверенности.
— Ты не хочешь никого убивать? — спрашивает он, сузив глаза. Затем отец открывает дверь, берет одного охранника за воротник и заставляет его встать на колени внутри комнаты.
— Ты не хотел убивать того, кто явно обидел нас. Посмотрим, как ты отнесешься к тому, кто невиновен. — Он пинает охранника на пол. Отец тащит меня за руку, пока я не оказываюсь перед охранником, и вкладывает мне в руку пистолет.
— Убей его! — приказывает он. — Не позорь меня! — шипит отец, прежде чем сомкнуть мои пальцы на пистолете и направить его на охранника.
— Убей! — кричит он мне в ухо, но я могу только покачать головой.
Я не хочу этого. Я никогда этого не хотел.
— Убей, иначе твоя мать может плохо спать сегодня ночью, как и то что внутри нее, — говорит он, и я чувствую, как по моей коже бегут мурашки. Мама на восьмом месяце беременности. Конечно, он не станет... не станет убивать своего ребенка.
Но потом я смотрю на него. Он бы... он бы убил любого.
Отец все еще чувствует мою нерешительность, поэтому продолжает подробно описывать, что он с ней сделает.
— И когда ее живот будет широко открыт, я вытащу этот плод... — Я больше не могу этого слышать.
Я зажмуриваю глаза и нажимаю на спусковой крючок. Меня отталкивает назад выстрел из пистолета, и я вижу, что пуля попала в цель.
Еще больше крови.
Пол становится красным.
— Я знал, что в тебе это есть, парень.
Правда?
Кажется, да...
У мамы начались схватки. Прошло уже несколько часов с начала схваток, и я то и дело слышу ее крики. Я не знаю, что происходит, но отец не захотел отправлять ее в больницу. Вместо этого он привел врача, чтобы тот ухаживал за ней дома. Я не знаю, как много он делает для нее, потому что она не кажется мне нормальной.
Я беспокоюсь. Не из-за матери, потому что сейчас мне было бы все равно, если бы с ней что-то случилось, учитывая, какую роль она играла в моей жизни. Нет, я беспокоюсь за своего брата или сестру. Я беспокоюсь, что с ним или с ней что-то случится... Я надеюсь, что это будет мальчик. Девочка никогда не смогла бы выжить в этом доме, не под отцовской рукой.
Я внимательно прислушиваюсь к любым звукам, когда по дому проносится визг. Я открываю дверь в свою комнату и бросаюсь к первому этажу, где отдыхает мама. Дверь закрыта. Я не вхожу. Вместо этого я подхожу ближе к двери и прижимаю к ней ухо, стараясь расслышать, что происходит.
— Тужься! — говорит кто-то, и мать ругается на него.
Еще несколько звуков, прежде чем я слышу плачущий звук. Звук новорожденного.
Я все еще прижат к двери, когда вижу, что пришел отец. Он хмуро смотрит на меня, но ничего не говорит, открывая дверь и направляясь внутрь. Я следую за ним.
— Это девочка, синьор. — Доктор поворачивается лицом к отцу.
— Бесполезно. — Я слышу, как он бормочет себе под нос, и сжимаю кулаки. Бедная малышка...
— Дьявольская метка! Заберите ее у меня! — Мать отталкивает сверток ткани, лежащий у нее на груди. — Это проклятие! Она дьявол! — кричит мама, и я, вопреки здравому смыслу, делаю шаг вперед и беру ребенка на руки.
Отец все еще в комнате, у него скучающее выражение лица, но я вижу, что он оценивает мой следующий шаг.
Я смотрю вниз и вижу милейшее личико. Она немного красная и грязная, но, когда она открывает глаза и смотрит на меня, я чувствую, как что-то сжимает мое сердце.
Я даже не знал, что оно у меня есть.
Это первый раз, когда я чувствую это... Я даже не могу назвать это.
Мои пальцы сжимаются вокруг ее маленького тела, желая предложить ей защиту, любовь... Любовь?
Я почти смеюсь от этой мысли. Я никогда никого не любил, и никто никогда не любил меня. Знаю ли я вообще, что это такое?
Но когда я смотрю в ее глубокие глаза, мне кажется, я понимаю.
У нее большая темно-красная отметина, которая начинается прямо над глазом и тянется ко лбу. Вот что, должно быть, имела в виду мама, когда говорила, что это метка дьявола.
Но... Я вдруг понял.
Я смотрю на мать и вижу, что она крепко держит свои четки, произнося молитву — скорее всего, об изгнании дьявола. А отец просто смотрит на меня, словно ожидая, что я сорвусь.
Мои глаза ещё раз скользят по невинной жизни в моих руках, и я понимаю, что мне нужно сделать.
Я не могу позволить ей пережить то, что мне пришлось сделать... Я точно знаю, что за этим последует, какое насилие ей придется вынести от рук матери, особенно из-за ее родимого пятна. А отец... Мне даже не хочется думать о том, что он может с ней сделать.