Уайатт начинает связывать за спиной мои руки толстой пеньковой верёвкой.
Страх. Теперь он пожирает меня заживо. Я слышу, как клацают мои зубы.
Снаружи свистит ветер.
Уайатт стягивает меня ремнями, а я моргаю, потому что не хочу, чтобы этот засранец видел, как я плачу.
— Грей найдёт тебя и убьёт, — хриплю я, ненавидя страх в своём голосе.
— Дорогая, я уже мёртв, — смеётся он и наклоняется ко мне. — И Грейсон меня не убьёт. Видишь ли, в этом-то всё и дело. Он не любит убивать. Грейсон делает это только тогда, когда вынужден. Но я единственная семья, которая у него останется. Он до сих пор чувствует за меня ответственность. Вытаскивает меня из моего же дерьма. И та часть его души, которая ненавидит быть Слейтером, считает отца виновным в том, что я такой же как он. Грейсон оставит меня в живых.
Уайатт завязывает мне чем-то рот и на какое-то время уходит. Вдруг становится очень тихо, и эта тишина пугает больше всего.
Глаза горят от желания заплакать.
Горло саднит, язык пересох и липнет к ткани, которой он обмотал мне рот.
Сегодня я могу умереть.
Я подвела себя, сестру, родителей. И мне не доставляет удовольствия, что в последний раз, когда я видела единственного мужчину, которого любила, я отказалась от нашей любви. О боже.
Я говорила ему, как он ошибается в отношении меня, но никогда не говорила, насколько он прав. Он никогда не знал, что я счастлива, безумно счастлива, – даже если и боюсь, – оттого, что люблю его. Я не сказала, что, кажется, влюбилась в него в тот самый момент, когда он бросился под дождь, не дав мне промокнуть. Я никогда ему не говорила, что в глубине души считаю, что это круто, что он плохой, и ещё круче, что он так хорош в том, чтобы быть плохим. Никогда не говорила, что даже после того, как он солгал, верила, что он никогда в жизни не причинит мне боли. Я никогда ему это не говорила, лишь только то, что мне страшно. Грёбаная киска.
Грейсон никогда не узнает, но я верю, вне всяких сомнений, что благодаря то ли жестокой иронии судьбы, то ли благословению небес, он мой. И я принадлежала ему ещё до того, как он ко мне прикоснулся.
Грейсон – то, чего я никогда не желала, но теперь он всё, что мне нужно.
И моей веры в это оказалось достаточно, чтобы вернуться к нему. Достаточно, чтобы покинуть мою сказочную страну и последовать за ним прямо в его волнующий и пугающий «Андеграунд». Возможно, он никогда об этом не узнает.
В соседней комнате слышатся шаркающие звуки, и когда шаги снова приближаются, желудок скручивается в узел.
Меня охватывает неконтролируемая дрожь, я пытаюсь поддеть ногтями узел верёвки, впивающийся в запястья. Волосы растрепались и падают на лицо. Я ненавижу это. Я. Это. Ненавижу. Мышцы сводит судорогой, когда кровь бежит по венам в попытке заставить меня двигаться, помочь мне убежать. Стул подо мной скрипит, и я вздрагиваю от этого звука.
Уайатт подходит к маленькому, треснувшему окошку и выглядывает наружу, затем поворачивает голову в мою сторону и пристально смотрит на меня, его взгляд скользит по мне, сидящей в кресле.
В его взгляде можно безошибочно распознать похоть, и это заставляет мой страх выйти из-под контроля. О боже, этого не должно случиться!
Меня пронзает выброс адреналина. Затаив дыхание, я крепко сжимаю запястья и протискиваю в узел большой палец, пытаясь ногтем пролезть в крошечное отверстие, чтобы узел поддался. Просовываю большой палец внутрь, и когда верёвка ослабевает, засовываю другой, развязывая её. Я притворяюсь, что тяну и выгибаю спину, и, наконец, освобождаю одну руку, а затем вытаскиваю другую.
Меньше, чем через три секунды Уайатт возвращается ко мне. Хватает в кулак волосы, стаскивает со стула, и рывком опускает лицом вниз на смятый самодельный матрас.
— Что ты пытаешься сделать? А? Сбежать?
Я изо всех сил стараюсь вывернуться и борюсь, чтобы освободиться, но он переворачивает меня на спину и садится верхом, потом хватает мою грудь и сжимает её. Кровь стучит в висках, лицо пылает от унижения, но я не перестаю с ним бороться.
— Не трогай меня, придурок! — кричу я, брыкаясь и пытаясь скинуть его коленями.
Уайатт заводит мои руки за голову, удерживая их, а я поворачиваю голову и почти не видя кусаю, отрывая кусок плоти.
Уайатт вопит, я, извиваясь, освобождаюсь из-под него, и, тяжело дыша, пытаюсь сориентироваться, в то время как сердце продолжает бешено колотиться в середине горла.