— Я не брал твои трусики. — Он показывает на светильник и слегка хмурится, как будто не может понять, почему они там оказались. Трусики висят прямо на абажуре.
Мои щёки вспыхивают ярким румянцем.
— Спасибо, — неуверенно бормочу я, снимая их с абажура. — Мне просто они очень нравятся.
Грейсон скрещивает руки на груди и молча наблюдает, как я натягиваю трусики.
— Мне они тоже очень нравятся. На твоей заднице они смотрятся особенно великолепно.
Я надеваю их и притворяюсь, что поглощена своими ногтями на ногах. Грейсон подходит, опускается рядом со мной на корточки и, слегка касаясь, поворачивает мою голову к себе лицом. Тембр его голоса падает до уровня, который становится больше, чем интимный.
— Я хочу отвезти тебя домой. — Мои пальцы начинают сжиматься, а он продолжает тем же низким, хриплым голосом, пока мой желудок не скручивается в узел. — И мне нужен твой номер телефона. Когда я вернусь в город, то снова хочу тебя увидеть.
— Зачем? — противлюсь я.
— Почему бы и нет?
— Ты даже не знаешь моей фамилии, — упрекаю я Грейсона.
— Я знаю длину твоих ног. — Он протягивает руку, чтобы коснуться длинными пальцами пряди моих волос, его глаза ни на секунду не отрываются от моих. — Знаю, что ты боишься щекотки под коленками. Что тебе нравится сопеть мне в ухо. — Он прислоняется спиной к стене и смотрит прямо на меня. — И что хочу поцеловать тебя снова. Я не мог войти в чёртов лифт, зная, что ты лежишь в этой кровати. Мне хотелось увидеть эти… — Он наклоняется и едва касаясь гладит подушечками больших пальцев мои глаза. — Снова. Поэтому риск-аналитик во мне говорит «нет». Это плохая идея. Но ты, похоже, решительная женщина, и я думаю, что будешь постоянно ходить в этот бар, чтобы завести знакомство с очередным мужчиной, пока не найдёшь то, что искала. И мой риск-аналитик говорит, что это гораздо хуже. Кто будут эти мужчины? И кого ты подцепишь в следующий раз, Мелани? — Я снова чувствую себя неловко, но не хочу, чтобы Грейсон это понял, поэтому пожимаю плечами. — Ну, возможно, ты удивишься, узнав, что меня это не устраивает. Возможно, ты удивишься, узнав, что если какой-то мужчина и будет делать разные вещи с твоим телом, то этим мужчиной буду я. — Взгляд. О боже, этот взгляд. — Итак, – в его глазах застывает пытливый вопрос. — Я отвезу тебя домой?
Боже. Я беззащитна перед этим взглядом. Это взгляд, который я желала, который старалась запомнить и который вопреки моему желанию может прорваться сквозь стены и заставить кричать и плакать. Но сегодня я немного пьяна, и мои стены сделаны из бумаги. В целях самозащиты прибегаю к шутке.
— Так благородно с твоей стороны вернуться. У меня от тебя прямо глаза на мокром месте.
— Вот-вот. И когда ты испытываешь самый сильный оргазм, ты тоже льёшь слёзы.
Стоит только это вспомнить, как мои щёки вспыхивают ярким румянцем, и я закатываю глаза.
— Как скажешь.
— Я говорю правду. Это был самый яркий момент ночи.
Я застёгиваю туфли, свекольно-красные, а Грейсон снимает футболку.
— Она сухая. Надень её.
Как только я натягиваю футболку, меня окутывают его запах и тепло. Я наблюдаю с какой непринуждённостью Грейсон надевает свой влажный свитер, а потом выхожу из комнаты вместе с ним, с этим прекрасным Богом, чувствуя на пояснице его руку в перчатке, направляющую меня к лифту. С непонятной улыбкой он изучает мой профиль.
— Не совсем то, что ты себе представляла, когда проснулась этим утром, не так ли?
Моё тело так хорошо оттрахано, что я едва могу ходить, а мои глаза... мои глаза болят. Я не могу сказать Грейсону, что каждый день своей жизни пыталась представить его себе.
— Не совсем то, что я себе представляла, — говорю я. — Сегодня всё было совсем не так, как я себе представляла.
Грейсон запрокидывает мою голову и целует. Но не с похотью. Простой поцелуй.
Благодарный поцелуй после секса, который достаёт до самых глубин, затрагивает нервные окончания и заставляет чувствовать себя уязвимой, желанной и ранимой. И я должна бороться, чтобы не заплакать по-настоящему, как бывает, когда на последний пенни ты загадываешь последнее желание, и оно вдруг сбывается.
Мужчины издевались надо мной, разрушали меня, использовали и оскорбляли. Мне нравится ввязываться в словесные драки. Мне нравится ругаться, злобно фыркать, кричать и быть самой собой. Никто и никогда не вызывал у меня желания плакать, просто разговаривая со мной. Никто и никогда не вызывал у меня желания плакать, но одно-единственное воспоминание, и теперь смотрящий на меня мужчина, похоже, хорошо с этим справляется.