— Если ты не собиралась меня слушать, — бормочет он, его голос приглушён моим фартуком, — зачем спрашивать?
— Мне приятно знать твоё мнение.
— В доказательство, что тебе это приятно, покажи, что слушаешь меня, Мелани.
— Прости, — шепчу я, игриво поглаживая его по голове и пытаясь снова сделать счастливым. Угодник во мне просто не может вынести его недовольства. Только не его. — Я заглажу свою вину.
— Хм. — Его глаза внезапно вспыхивают, как факелы. — Загладь свою вину, рассказав, как бы ты хотела отметить своё двадцатипятилетие, — предлагает он.
Между нами возникает секундное колебание. Что скажет Грейсон, если я сообщу, что хочу провести весь день с ним? Весь день с ним и ничего не делать? Что я хочу, чтобы он рассказал мне о своей жизни, о своей семье, что я просто хочу быть с ним, потому что в последнее время я счастливее всего только тогда, когда он рядом?
Высвободившись из объятий Грейсона и заставив сесть на своё место, я приношу на тарелке пирожные с корицей и яблоками, затем поднимаюсь и сажусь на столешницу прямо перед его креслом. Используя свои колени как стол, кладу босые ноги на его бёдра и поднимаю ложку, чтобы накормить Грейсона десертом.
— А где ты провёл свой двадцать пятый день рождения? — спрашиваю я, засовывая ему в рот кусочек пирожного.
Грейсон съедает всё, что я ему скармливаю, и это так горячо и сексуально, как я себе представляла, и даже в десять раз больше. Из-за его глаз. Из-за того, как они смотрят, когда я его кормлю, словно какой-то хищник, выжидающий своего часа, чтобы приступить к настоящей еде.
— Наверное, пьянствовал. Ничего запоминающегося. Когда готовишь, ты тоже заплетаешь волосы? — хрипло спрашивает Грейсон, дёргая меня за узел, пока я пытаюсь скормить ему ещё одну ложку.
Между нами вспыхивает что-то очень интимное. Каждую секунду он раскрывает моё сердце и душу, и нет никакой возможности остановить захлестнувший меня шквал эмоций. Тоска, нежность, желание, голод, нужда, страх, счастье.
— Чтобы волосы на голове не лезли в тарелки.
— М-м-м, — произносит Грейсон, подмигивая, когда я подношу ещё одну ложку с пирожным к его рту. Все мои чувства дразнит наблюдение за его языком, который касается ложки и обегает вокруг неё. Я смотрю, как его губы смыкаются над ложкой, как он смакует её содержимое, как смотрит на меня, когда ест своё пирожное, и по бёдрам растекаются пьянящие ощущения. Его глаза сияют, голодные и блестящие, словно у сукина сына, который знает, что я мокрая и готова для него. Чувствую разжигаемый им внутри меня огонь, как в печи, что выпекала мои пирожные. Откусывая последний кусочек, Грей хватает кончик моей косы и проводит им под подбородком, ведёт вниз, лаская горло, а потом… зону декольте.
Между ног мгновенно растекается поток тепла, киска жадно сжимается, желая снова почувствовать его внутри. Почему всё, что делает Грейсон, так чертовски горячо? Сердце бешено колотится, а мозг кричит: «Прикоснись к нему! Поцелуй его! Оседлай его и почувствуй, покажи, что хочешь его! Пусть он захочет вернуться к тебе! Пусть он захочет ОСТАТЬСЯ!»
Но я не двигаюсь, потому что мне тоже очень хочется, мне правда нужно, чтобы первый шаг сделал он. Поэтому я слезаю вниз и шепчу:
— Мне нужно всё убрать.
Внезапно издав тихий стон, Грейсон накрывает мою ладонь своей, тянет вниз и прижимает к своей эрекции, пульсирующей между его ног и такой твёрдой, какой я никогда раньше не чувствовала, затем поворачивает голову и захватывает мой рот быстрым, пьянящим поцелуем, пахнущим корицей, яблоками и им самим.
— Принцесса, я в таком состоянии уже несколько часов. Часов. С тех пор, как сел, направляясь сюда, на этот чёртов рейс…
— Если ты уже всё равно так долго находишься в таком состоянии, то вполне можешь дать мне десять минут, чтобы здесь прибраться, чтобы больше ничего меня не отвлекало, и остаток ночи я буду занята только тобой, — соблазнительно шепчу я, а затем счастливо хихикаю, когда он хочет меня остановить с тягучей, грубой похотью, бурлящей в его глазах.
— Пять минут.
— Нам некуда спешить, — возражаю я, а затем с тайным умыслом начинаю двигаться медленнее, чтобы его соблазнить. Пока я убираю со стола, Грейсон следит за каждым моим движением, занимаясь со мной любовью глазами. А когда пытается обхватить мою задницу, игриво шлёпаю его по руке. Я отношу тарелки к раковине под тихий смех Грейсона, и под воздействием рокочущего звука не могу подавить вибрирующую пульсацию в теле, умоляющую о его пальцах, губах, зубах, языке. Он уже несколько часов возбуждён, но не знает, что я так же долго умирала от желания и была влажной из-за него.