Маддокс быстро приноровился к скромной жизни в доме керуакского священника. Оправдав данное Фостером описание, кюре оказался очень простым и дружелюбным человеком, который отличался неизменной безмятежностью. Почти все время отец Ветье пребывал в делах, поскольку его многочисленная паства жила далеко друг от друга и он питал подлинный интерес к жизни каждого ее члена. Также, насколько понял Мэддок, кюре вечно не доставало денег. Тот делал всю работу по церкви сам, даже стриг вокруг маленького, исхлестанного ветрами здания траву и кусты.
Сам край тоже пришелся гостю по душе. Одновременно пустынные и гостеприимные, дикие и умиротворяющие места. В особенности Маддоксу нравились протяженные участки побережья, на которых заросли вереска и утесника сменялись вначале пучками жесткой, беловатой травы, а затем поясом гальки и длинными, ровными полосами гладкого песка. Он любил приходить туда на закате; слева вздымались к серому небу черные пустоши, справа тянулась без конца и края морская гладь, кое-где нарушаемая искрящейся рябью. Как ни странно, месье кюре не одобрял этих долгих вечерних прогулок, но Маддокс говорил себе: "Крестьянин. Они везде одинаковы", и безучастно задавался вопросом почему. Возможно, после целого дня под открытым небом этим простым людям хотелось посидеть у камелька. Возможно, причина заключалась в многовековом страхе перед духами и демонами, которых сельский люд привык бояться в темные часы "entre le chien et le loup"{2}. Так или иначе, не отказываться же от вечерних прогулок из-за чужих суеверий.
Близился конец октября, но погода стояла на удивление мягкая, и однажды вечером, когда воздух напоминал парное молоко и с неба так красиво мерцали звезды, Маддокс удалился от дома дальше обычного. Поздними часами он всегда был полновластный хозяином пляжа и, впервые заметив на нем кого-то еще, почувствовал естественную, пусть и безосновательную досаду.
Фигура находилась ярдах в пятьдесяти. Вначале из-за капюшона и длинных рукавов до земли он принял ее за крестьянку, которая размахивала руками либо заламывала их. Подойдя, Маддокс увидел, что фигура слишком высока для женской и счел ее необычайно рослым монахом.
Света очень не хватало, поскольку настала новая луна и тот звездный, что проникал сквозь редкую пелену облаков, был рассеянным и слабым, но даже в темноте Маддокс невольно заинтересовался странным поведением фигуры. Существо - он затруднялся определить пол - невероятно быстро бегало туда-сюда по короткому отрезку пляжа и размахивало длинными рукавами, а затем, к ужасу Маддокса, зашлось в жутком крике, похожем на собачий вой. Было в нем что-то такое, отчего леденела кровь в жилах. Снова и снова поднимался крик в небо - потусторонний, протяжный, заунывный - и умирал над безлюдными пустошами. А затем существо рухнуло на колени и принялось сгребать руками песок. Из памяти Маддокса всплыло воспоминание о довольно страшной сказке Ганса Андерсена, истории об Анне Лисбет и ее утонувшем ребенке...
На мгновение слабый свет заволокло тонким облаком. Когда Маддокс посмотрел на фигуру снова, та еще на корточках рыла песок, но теперь напоминала жуткую громадную жабу. Маддокс поколебался и, усилием воли поборов внутреннее сопротивление, двинулся к припавшему к земле, завернутому во что-то вроде савана существу.
Заметив Маддокса, оно внезапно вскочило и странными, скользящими движениями, которые невозможно описать, с невероятной скоростью унеслось вглубь пустошей, подняв вихрь развевающихся, хлопающих одежд.
Вновь раздался протяжный, заунывный вой. Маддокс застыл, вглядываясь в густеющий мрак.
- Конечно, при таком свете легко обмануться, - пробормотал он под нос, - но, право, фигура была необычайно высокой, и - вот так странность! - плоской. Словно пугало, только без его плотности...
Теперь, когда существо исчезло, Маддокса удивляло собственное облегчение. Он объяснил его нелюбовью ко всем отклонениям от привычного, ибо тот человек на берегу, не важно женщина или монах, определенно, был не в себе, а то и безумен.
Маддокс прошел к месту, на котором сидела фигура. Да, один участок песка выделялся среди других, ровных и гладких, словно его кто-то потревожил. Маддокс поискал отпечатки ног, желая глянуть, не подтвердят ли те предположение о невероятном росте, но то ли заметить их помешал недостаток света, то ли улетевшее существо сразу запрыгнуло на пояс из гальки. Так или иначе, видимых следов не было.