- Простите...
- Конечно, - спохватился Розенфельд. - Рад вашему звонку, хотя, конечно, обстоятельства...
- Об обстоятельствах, - перебила миссис (мисс?) Бохен, - я хотела бы с вами поговорить. Вы ведь...
Она замялась, и на этот раз Розенфельд воспользовался паузой:
- Я эксперт-криминалист, если вы имеете в виду мою профессию. Правда, то, что меня привело в Принстон, не имеет отношения к полиции, точнее, если и имеет, то очень косвенное. Дело в том, миссис Бохен...
- Мисс.
- Простите. Дело в том, что я физик по образованию, теоретической физикой и математикой интересовался все время, и прекрасные работы вашего брата в области инфинитного исчисления читал с огромным интересом. Они... - он попытался найти сравнение, которое было бы понятно неспециалисту. - Они подобны нераспустившемуся цветку, в них чувствуется... - На этот раз он запнулся, сравнение оказалось слишком вычурным, не передававшим и сотой доли ощущений и, особенно, мыслей, которые привели его в Принстон. - Чувствуется, что доктор Бохен предполагал сделать нечто более грандиозное...
А это уж совсем банально, подумал Розенфельд и замолчал, соображая, как исправить впечатление, которое, несомненно, возникло у мисс Бохен после его невразумительной речи.
- Я хочу поговорить с вами о брате, - просто сказала мисс Бохен, отвергнув любые красивости в объяснениях. - Я здесь третий день, и мне просто не с кем... Все они прекрасные люди, все мне сочувствуют, предлагают помощь, которая мне вовсе не нужна. И никто... понимаете, доктор Розенфельд, никто не хочет говорить о том, каким был Джерри в жизни, будто он был не человеком, а...
Она тоже не могла найти правильного сравнения.
- Математической структурой, - подсказал Розенфельд. - Членом уравнения "Институт перспективных исследований".
- Да, - благодарно согласилась мисс Бохен.
- Когда мы могли бы встретиться? - спросил Розенфельд, соображая, удобно ли пригласить женщину на завтрак часов в восемь утра, не рано ли, но, с другой стороны, не хотелось откладывать...
- Сейчас, - сказала мисс Бохен, и в этом слове было больше от утверждения, чем от вопроса, хотя и вопрос тоже был, задавленный более сильным желанием.
- Где?
- Вы остановились в отеле "Е равно эм це квадрат"? Мне так сказал профессор Ставракос...
- Да, но сейчас... Я вышел погулять в парк...
Она еще подумает, что я предлагаю встречу в парке. И дождь опять накрапывает.
- Где я могу вас найти?
- Да там же, в эйнштейновской формуле. Первый этаж, комната сто седьмая.
- Сейчас буду.
Он едва не заблудился на обратном пути, а когда подошел к крыльцу, дождь припустил в полную силу, и Розенфельду пришлось подняться к себе, что скинуть мокрую куртку и причесаться.
Бохен умер в возрасте тридцати семи лет, и Розенфельд предположил, что сестра его значительно моложе - не замужем, детей, по-видимому, нет.
Дверь открыла женщина лет сорока пяти. Едва заметные морщинки у глаз - это оказалось первым, на что обратил внимание Розенфельд, а уже потом на удивительные глаза: голубые, как канадское озеро Морейн, где он был со студенческой экскурсией и остался под впечатлением цвета воды, настолько чистого, будто свет отражался в очень узком диапазоне. Больше ничего примечательного в женщине не было, но глаза и взгляд завораживали, не позволяли отвлечься, лгать, увиливать, говорить о мелочах и вообще о ненужном ей. Розенфельд понял, почему она не сумела установить контакт с профессором Ставракосом и с математиками, сотрудниками ее брата. Они просто жили в разных мирах.
Неприлично, подумал Розенфельд, так пялиться на женщину, но ведь и она рассматривала его внимательно, изучающе, хотела понять, с кем имеет дело, о чем с ним можно говорить, а о чем не стоит. Что-то происходило между ними в течение тех нескольких секунд, пока они стояли - он за дверью, она в комнате, - и разделял их порог, переступить который ни в реальности, ни в мыслях Розенфельд не торопился, а она не торопила.
"Входите" прозвучало будто со стороны. Кто-то сказал это ее голосом, и она посторонилась, Номер был в точности таким, куда поселили и его, поэтому обстановка прошла мимо внимания. "Садитесь, пожалуйста", и он сел в стандартное гостиничное кресло, удобное ровно настолько, чтобы сидеть, не ощущая желания встать и пересесть на стоявший у журнального столика короткий диванчик для двоих.