Духовно-эстетическое своеобразие Маленьких трагедий
1.Прежде всего, заметим: словами Альбера начинается данное произведение, что дает повод читателю догадаться - этот персонаж будет одним из основных выразителей библейских мотивов в «Скупом рыцаре». Его первый монолог также заключает в себе некоторые ключевые элементы мотива стыда. Причина этого ощущения расскрывается в его словах: А нынче что скажу? О бедность, бедность! Как унижает сердце нам она! [42, 351]. Эти слова подобна речи Адама, который устыдился перед Богом своей наготы: «Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся» (Быт. 3:1-23.) Да! заразиться здесь не трудно ею Под кровлею одной с моим отцом. [42, 351]. Итак, мы видим, что Альбер не переносит недостатков души отца, не уважает его и не любит, втайне наверняка смеется над ним. Это побуждает юношу презрительно отзываться об отце (интонация строк – насмешливая) и вести себя подобно Хаму, посмеявшемуся над отцом: «И увидел Хам, отец Ханаана, наготу отца своего, и выйдя рассказал двум братьям своим». (Быт. 9:1-17.) Так же дерзок он и с другими героями: Альбер: Что ж говорит бездельник Соломон? Следует отметить, что отношение к Жиду у Альбера меняется в течение действия, и брань его перетекает в тон дружеский; это указывает на способность молодого рыцаря унизиться ради улучшения своего материального положения и кроется в приветствии: А, приятель! Проклятый жид, почтенный Соломон [42, 354]. Также поступает и Иаков, не любящий отца, но ради его благословления дошедший до унижения и обмана: «Отец сказал ему: «Подойди, я ощупаю тебя, сын мой, ты ли сын мой Исав или нет?». Иаков подошел к нему. Исаак ощупал его и сказал: «Голос, голос Иакова, а руки, руки Исаковы» » (Быт. 27:1-41.) И так, в течении всего разговора, Альбер называет Соломона то «разбойником», то «милым»; на наш взгляд это вполне доказывает читателю перемену нравов и традиций в его лице – кротость и послушание уступили дерзости и неповиновению. По нашему мнению, именно это приводит к страшной потаенной надежде на скорую кончину отца: Ужель отец меня переживёт? [4, 355]. Что страшным образом противоречит пятой из Десяти заповедей, оставленных Моисеем народу: «Почитай отца твоего и мать твою» (Исход 20:2) Мы наблюдаем трагическую картину действия грешной тяги к золоту на душу, что даже внушила веру в скорую смерть отца и благо от этой смерти: А золото спокойно в сундуках Лежит себе. Молчи! когда-нибудь Оно послужит мне, лежать забудет. [42, 356]. На наш взгляд, это ярко иллюстрирует картину ветхозаветного поклонения золотому тельцу: «Израильтяне увидели тельца и воскликнули: «Вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из Египта!» » (Исход 32:1-20.) Однако совесть в Альбере еще жива и помогла ему на время избавиться от искушающих мыслей: когда речь зашла об «средстве», с помощью которого можно было бы отравить его отца, он пришел в негодование: Как! отравить отца! и смел ты сыну... Иван! держи его. И смел ты мне!.. [42, 359]. Но тут читатель обращает внимание изобилие оскорблений, присутствующих в речи героя, на угрозы; это позволяет сделать ему вывод, что гнев в душе Альбера не побежден. Подчеркнем, что окружающие не видят в поведении Альбера ничего дурного: Иван принимает его выходки за мужество и храбрость, Жид – за порывы благородства рыцаря, а Герцог – за вежливость и учтивость; мы считаем, что это является символом ошибочности идеалов Ветхого завета. По нашему мнению, внутренняя драма происходящего вполне соразмерна с потопом: «Наводнение было таким сильным, что скрылись все высокие горы и все, что имело дыхание жизни на суше, умерло» (Быт. 7:1-23.) Последние действия Альбера «Скупого рыцаря» показывают это: Герцог Что видел я? что было предо мною? Сын принял вызов старого отца! [42, 371]. Таким образом, мы можем сделать вывод, что Альбер испытывал стыд и гнев, который родился из реакции на скупость отца, укрепляясь духом неповиновения, это все свойственно морали Ветхого Завета, которая иллюстрируется ошибками Адама, Хама, культом золотого тельца (связанный мотив, так как из него развиваются другие). Губительность для души поступков персонажа вынуждала его нарушать нормы морали; это отражает один из лейтмотивов Библии – всякое неповиновение, грех (зло) недопустимо и, рано ли поздно, должно быть остановлено. Далее укажем, что Жид – немаловажная фигура в данном произведении; через данного персонажа иллюстрируются некоторыми героями Нового Завета. В данную эпоху все также прислушиваются к роли денег, к мнению того, кто их может дать или принять (как пример – некий безусловный авторитет, вызванный отношением Жида к деньгам: он ростовщик и оказывает денежные услуги рыцарству). От этого он смотрит на них с практичностью: Деньги? – деньги Всегда, во всякий возраст нам пригодны [42, 356]. Из этих строк читателю может показатся, что ростовщик – холоден и беспристрастен, но за такими словами кроется сильнейшая привязанность к материальным благам, что осуждается Спасителем: «Затем Он сказал им притчу: «Но Бог сказал ему: „Безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?“» (Лк. 12:15-21, 29-34.) Поначалу кажется, что в словах Жида можно усмотреть вывод из этой притчи о необходимости беречь свою душу, успеть совершить добрые дела при короткой земной жизни, когда он говорит: Как знать? дни наши сочтены не нами; Цвёл юноша вечор, а нынче умер [42, 356]. В этих словах он намекает на истину: «Помни о смерти и во век не согрешишь» [24, 8]. Но, наблюдая, как юноша рассуждает об отцовских богатствах, меняет свою позицию: Да, на бароновых похоронах Прольётся больше денег, нежель слёз. Пошли вам Бог скорей наследство. [42, 357]. Читатель видит, как еврей способен изменить свое мнение в связи со сложившейся ситуацией, ведь несколько реплик назад он желал отцу Альбера прожить еще и «двадцать пять и тридцать» лет; что, на наш взгляд, несколько роднит его Иудой; с которым он похож хитростью и стремлением услужить. Беседа Соломона с Альбером так же привычна, как речь Иуды с книжниками и недобрыми священнослужителями: «…и искали первосвященники и книжники, как бы погубить Его, потому что боялись народа. Вошел же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати, и он пошел, и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его предать им...» ( Лк. 22:8-20.) Сам Жид считает это лукавство чувством юмора, причем такого, о котором складывается самое негативное впечатление у его собеседника: Жид: Виноват! Простите: я шутил. Альбер: Иван, веревку. Жид: Я... я шутил. [42, 358]. Но доверия слова еврея не вызывают; по нашему мнению, это также указывает, что он если и раскается в своих советах, обдумав их ужас и нешуточность, то будет поздно, подобно тому, как расскаялся его библейский прототип: «Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и, раскаявшись, возвратил тридцать сребренников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? смотри сам. И, бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился» (Мк. 27:62-66.) Следова