таться, я б имел надежду Любовью нежной тронуть ваше сердце [42, 417]. Вместе с этим, речь Дона Гуана исполнена сильного эмоционального порыва, ярких эпитетов, вроде «покорный», «дрожащий», «сладкий»; он просит поцелуя. Это указывает на то, что в душе снова просыпаеются чрезвычайная смелость и даже дерзость. Это не могло нам не напомнить Далиду, столь же дерзко выпытывающую силача-Самсона: «И сказала ему Далида: как же ты говоришь: «люблю тебя», а сердце твое не со мною? вот, ты трижды обманул меня, и не сказал мне, в чем великая сила твоя» (Книга Судей 16:15-30). За дерзость он получает наказание – является статуя и пожимает ему руку, обрекая на гибель: Оставь меня, пусти – пусти мне руку... Я гибну – кончено – о Дона Анна! [42, 436]. Таким образом, мы можем сделать вывод, что данный персонаж приобретает у автора вместе с чертами блудного сына и змея-искусителя, иллюстрирует мотив Далиды, несмотря на попытку избавиться от скверных черт, присущим ему и этим персонажам. Далее укажем на то, что Донна Анна сначала представляется просто промелькнувшей перед читателем. Однако данная героиня - вдова командора, убитого главным героем, как отмечалось ранее. Отметим, что брак Донны Анны с командором не был плодом взаимной любви: Нет, мать моя Велела мне дать руку Дон Альвару [42, 426]. Но именно это укрепляет в ней совесть в беседе с Доном Гуаном и осознание греховности всего происходящего: Диего, перестаньте: я грешу, Вас слушая, – мне вас любить нельзя [42, 427]. Мы видим, как она соблюдает слова Спасителя: «Не желай жены ближнего твоего» (Исход 20:2-17). Автор показывает, что преданность действительно живет в душе Донны Анны, сама речь ее пронизана сильным эмоциональным волнением (вспоминания о супруге). Это чувство нашло настолько сильный отклик в душе Дона Гуана, что он застыдился назвать свое имя, хоть и желал этого; такое поведение вызвало негодование героини, смешенное с сильным любопытством (мотив Евы): Ужасную! вы мучите меня. Я страх как любопытна – что такое? [42, 428]. Когда обольститель называет свое имя, она не верит, затем лишается чувств; мы полагаем, это свидетельство раскаяния за беседу и внимание его речам. Покаяние слышно и в речи Донны Анны – она вспоминает молву о Доне Гуане и осознает ее правдивость: О, Дон Гуан красноречив – я знаю, Слыхала я; он хитрый искуситель. [42, 432]. Но, полагаем, следует подчеркнуть, что, несмотря на то, что далее она называет его «безбожным развратителем», «демоном», не питает к нему ненависти и позволяет целовать себе руки. На наш взгляд, параллель можно найти и с мотивом Иосифа, также все прощающего: «После этих слов Иосиф пал на шею Венниамина и плакал. Потом он обнимал и целовал всех братьев» (Быт. 45:1-15.). Таким образом, мы можем сделать вывод: на примере данного персонажа автор показывает нам мотив Евы, а также – Иосифа; иллюстрирует одну из Заповедей. 4. само имя героя (Председатель) указывает на то, что он является одним из главных, хотя произведение открывается речью некоего «Молодого человека», просящего почтить память умершего от чумы Джаксона. На это предложение Председатель отвечает советом почтить память «молчанием» и выпить за успошего. Но, будто томимый какой-то тоской и смятением, он пугается тревожности слишком долгой тишины и просит Мери спеть: Спой, Мери, нам уныло и протяжно, Чтоб мы потом к веселью обратились Безумнее, как тот, кто от земли Был отлучен каким-нибудь виденьем. [42, 437]. Обратим внимание, что он стремится устроить «безумное» веселье (за которым прячется страх смерти). Но даже прослушав песню о трагедии города, любви и вере в Спасение, Председатель точно не задумывается над ее смыслом, называя «жалобной» и советует Луизе, которой привиделся «черный демон», развеселиться, обращаясь к пиру: Мне странная нашла охота к рифмам Впервые в жизни! Слушайте ж меня: Охриплый голос мой приличен песне. [42, 448]. Обратим внимание на словосочетания: «хриплый голос», «нашла охота» и «гимн чуме»: на наш взгляд, с одной стороны, первые два противопоставляются третьему, по своей стилистике просторечья и семантике пренебрежения, легкого отношения к происходящему. На наш взгляд, это прямая отссылка к Вавилонской башне: «Возгордившись и желая прославить себя, люди ревностно занялись постройкой» (Быт. 11:1-9.). Само содержание «гимна» также усиливает смысл сказанных слов: Бокалы пеним дружно мы И девы-розы пьём дыханье, — Быть может... полное Чумы! [42, 450]. В «Пире…» это явление наблюдаем в Англии, стране с христианской религией! Этой сюжетной деталью автор показывает нам, до какой кощунственной и протиестественной среды может опуститься общество, охваченное паникой и… нарастающим безверием. По милости Божьей, в этот момент к пирующим приходит Священник, призывающий остановить безумие: Ругаетесь над мрачной тишиной, Повсюду смертию распространенной! [42, 450]. Читатель замечает, что он с изумлением встречает Председателя среди пирующих, не желающих его слушать: Ты ль это, Вальсингам? ты ль самый тот, Кто три тому недели, на коленях, Труп матери, рыдая, обнимал..? [42, 451]. Но из ответа Председателя на это обращение читатель чувствует, как он страдает но вместе с тем не хочет выходить из этого состояния, так как уже смирился с близостью смерти: …я здесь удержан Отчаяньем, воспоминаньем страшным, Сознаньем беззаконья моего, И ужасом той мёртвой пустоты… [42, 452]. Это напоминает нам следующий мотив из Библии: «В одной из Своих притч Иисус сказал: «Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяносто девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? “» (Лк. 15:3-7.). Таким образом, мы можем сделать вывод о следующем: из Библии был взят мотив Вавилонской башни, в котором зависть, гордыня народа переросли в уныние, порождающее малодушие, боязнь одиночества и нежелание расстаться с мигом мрака. Но примером Председателя автор наглядно иллюстрирует спасительный, на наш взгляд, мотив «потерянной овцы». Далее заметим, что данный образ (Священник) – единственный, на наш взгляд, который используется не только в «Пире…», но и в других произведениях А.С. Пушкина, включенных в цикл «Маленькие трагедии» и несет в себе авторскую концепцию всего цикла, тесно связанную и с нашими временами. Аргументируем. Священник – олицетворение Божьей Благодати, человек, которому дана власть свыше отпускать грехи и облегчать страсти верующего человека. Во всех четырех пьесах, как мы можем наблюдать, большинство героев являются авторскими откликами на библейские мотивы, персонажи которых страдают каким-либо грехом или страстью, часто, этого не подозревая или не в силах преодолеть их, в глубине души жаждя этого. Значит, каждому из них следует подсказать, направить мысль на покаяние. Чаще всего, это делает их собственная совесть, но ее нужно расслышать; а у всех, рассмотренных нами ранее, героев эти объекты стремятся снова и снова заглушить голос совести. И так, в данном случае, каждому их них необходимо встретить Священника: Прервите пир чудовищный, когда Желаете вы встретить в небесах Утраченных возлюбленные души [42, 450]. Заметим, что в «Пире во время чумы» он является отдельным персонажем, как и в «Каменном госте» (вариация - Монах), но пытается изгладить разные грехи персонажей: если в «Пире…» - это уныние, то в «…Госте» - это блуд. Вспомним, как говорил Монах о Донне Гуане: Развратным, Бессовестным, безбожным Дон Гуаном. [42, 397]. Так, он указывал на безбожность блуда и косвенно пытался донести до героя греховность его поступков, подчеркивая, что не должно «прельщаться женской красотой». В других трагедиях также Священник косвенно стремится помочь герою осознать нечистоту овладевающих им страстей, но не всегда выступает в обличьи священнослужителя. Также и в Библии данный образ олицетворен пророками, голосом Бога, подсказывающими правильные поступки будущим царям, послушникам и ученикам Творца. Например, черты данного образа просматриваются в Моцарте, говорящем Сальери: «…Гений и злодейство – вещи несовестимые», рассказывающем о силе музыки, дарящей радость другим, ради чего можно забыть и зависть, и гордость с унынием. А в «Скупом рыцаре» эти свойства отслеживаются у ростовщика Соломона, убеждающем Альбера в том, что деньги – просто средство, не стоит видеть в них слуг, ни им служить. Также мы можем отметить, что персонажи «…Трагедий», несущие авторскую оценку другим персонажам также отдаленно близки к образу Священника, просто осуждая грех (без косвенных советов покаяться). Сюда можно отнести Лепорелло: Чем далее, тем лучше. Всех бы их, Развратников, в один мешок да в море. [42, 398]. И Герцога: Он умер. Боже! Ужасный век, ужасные сердца! [42, 379]. Подчеркнем то, образ Священника, как мы видим, может проявляться в разных персонажах и касаться борьбы с разными видами грехов и страстей. Именно он выражает концепцию автора, не утратившую смысл и в наши дни. И сейчас многие библейские мотивы актуальны, находят свои вариации, отражения в различных произведениях, они учат: грех преодолевается только с Божьей Помощью, посредством правильного понимания слов других, прислушиванием к своей совести, через осуждение страсти и совета человека, носящего черты Священника. - С первой сцены видим, как Альбер чувствует себя неуютно в обществе аристократии. Причина этого ощущения расскрывается в его словах: А нынче что скажу? О бедность, бедность! Как унижает сердце нам она! [42, 351]. Эта речь подсказывает чит