иходит Священник, призывающий остановить безумие: Ругаетесь над мрачной тишиной, Повсюду смертию распространенной! [42, 450]. Читатель замечает, что он с изумлением встречает Председателя среди пирующих, не желающих его слушать: Ты ль это, Вальсингам? ты ль самый тот, Кто три тому недели, на коленях, Труп матери, рыдая, обнимал..? [42, 451]. Но из ответа Председателя на это обращение читатель чувствует, как он страдает но вместе с тем не хочет выходить из этого состояния, так как уже смирился с близостью смерти: …я здесь удержан Отчаяньем, воспоминаньем страшным, Сознаньем беззаконья моего, И ужасом той мёртвой пустоты… [42, 452]. Это напоминает нам следующий мотив из Библии: «В одной из Своих притч Иисус сказал: «Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяносто девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? “» (Лк. 15:3-7.). Таким образом, мы можем сделать вывод о следующем: из Библии был взят мотив Вавилонской башни, в котором зависть, гордыня народа переросли в уныние, порождающее малодушие, боязнь одиночества и нежелание расстаться с мигом мрака. Но примером Председателя автор наглядно иллюстрирует спасительный, на наш взгляд, мотив «потерянной овцы». Далее заметим, что данный образ (Священник) – единственный, на наш взгляд, который используется не только в «Пире…», но и в других произведениях А.С. Пушкина, включенных в цикл «Маленькие трагедии» и несет в себе авторскую концепцию всего цикла, тесно связанную и с нашими временами. Аргументируем. Священник – олицетворение Божьей Благодати, человек, которому дана власть свыше отпускать грехи и облегчать страсти верующего человека. Во всех четырех пьесах, как мы можем наблюдать, большинство героев являются авторскими откликами на библейские мотивы, персонажи которых страдают каким-либо грехом или страстью, часто, этого не подозревая или не в силах преодолеть их, в глубине души жаждя этого. Значит, каждому из них следует подсказать, направить мысль на покаяние. Чаще всего, это делает их собственная совесть, но ее нужно расслышать; а у всех, рассмотренных нами ранее, героев эти объекты стремятся снова и снова заглушить голос совести. И так, в данном случае, каждому их них необходимо встретить Священника: Прервите пир чудовищный, когда Желаете вы встретить в небесах Утраченных возлюбленные души [42, 450]. Заметим, что в «Пире во время чумы» он является отдельным персонажем, как и в «Каменном госте» (вариация - Монах), но пытается изгладить разные грехи персонажей: если в «Пире…» - это уныние, то в «…Госте» - это блуд. Вспомним, как говорил Монах о Донне Гуане: Развратным, Бессовестным, безбожным Дон Гуаном. [42, 397]. Так, он указывал на безбожность блуда и косвенно пытался донести до героя греховность его поступков, подчеркивая, что не должно «прельщаться женской красотой». В других трагедиях также Священник косвенно стремится помочь герою осознать нечистоту овладевающих им страстей, но не всегда выступает в обличьи священнослужителя. Также и в Библии данный образ олицетворен пророками, голосом Бога, подсказывающими правильные поступки будущим царям, послушникам и ученикам Творца. Например, черты данного образа просматриваются в Моцарте, говорящем Сальери: «…Гений и злодейство – вещи несовестимые», рассказывающем о силе музыки, дарящей радость другим, ради чего можно забыть и зависть, и гордость с унынием. А в «Скупом рыцаре» эти свойства отслеживаются у ростовщика Соломона, убеждающем Альбера в том, что деньги – просто средство, не стоит видеть в них слуг, ни им служить. Также мы можем отметить, что персонажи «…Трагедий», несущие авторскую оценку другим персонажам также отдаленно близки к образу Священника, просто осуждая грех (без косвенных советов покаяться). Сюда можно отнести Лепорелло: Чем далее, тем лучше. Всех бы их, Развратников, в один мешок да в море. [42, 398]. И Герцога: Он умер. Боже! Ужасный век, ужасные сердца! [42, 379]. Подчеркнем то, образ Священника, как мы видим, может проявляться в разных персонажах и касаться борьбы с разными видами грехов и страстей. Именно он выражает концепцию автора, не утратившую смысл и в наши дни. И сейчас многие библейские мотивы актуальны, находят свои вариации, отражения в различных произведениях, они учат: грех преодолевается только с Божьей Помощью, посредством правильного понимания слов других, прислушиванием к своей совести, через осуждение страсти и совета человека, носящего черты Священника. - С первой сцены видим, как Альбер чувствует себя неуютно в обществе аристократии. Причина этого ощущения расскрывается в его словах: А нынче что скажу? О бедность, бедность! Как унижает сердце нам она! [42, 351]. Эта речь подсказывает читателю, что в душу героя закралась какая-то страсть или грех. Далее мы узнаем, что за страсть: Взбесился я за повреждённый шлем, Геройству что виною было? – скупость. Да! заразиться здесь не трудно ею Под кровлею одной с моим отцом. [42, 351]. Эта страсть побуждает юношу презрительно отзываться об отце (интонация строк – насмешливая) и браниться на ростовщика Соломона (именнуемого далее Жидом). Но, в продолжении беседы, Альбер называет Соломона то «разбойником», то «милым»; на наш взгляд, это вполне доказывает – кротость и послушание уступили дерзости и неповиновению. Дух неповиновения приводит к страшной потаенной надежде на скорую кончину отца: Ужель отец меня переживёт? [42, 355]. Однако совесть в Альбере еще жива и помогла ему на время избавиться от искушающих мыслей: когда речь зашла об «средстве», с помощью которого можно было бы отравить его отца, он пришел в негодование: Собака, змей! что я тебя сейчас же На воротах повешу. [42, 359]. Подчеркнем, что окружающие его не видят угрозы в этой затаившейся страсти, ведь настоящий грех распознать бывает нелегко, он принимает разные формы и провоцирует изменчивое поведение. Увидев, что отец враждебно настроен к нему, он разгневался, и этот грех снова стал управлять поступками героя, что привело к жуткому последствию – к принятию вызова: Альбер: Вы лжец. Барон И гром ещё не грянул, Боже правый! Так подыми ж, и меч нас рассуди! (Бросает перчатку, сын поспешно её подымает.) Альбер: Благодарю. Вот первый дар отца. [42, 371]. Читатель снова заметит, что слова юноши произнесены с насмешкой, с которой отзывался об отце в начале; и так, смеем полагать, отношение к нему не изменилось, гнев, что накапливался и таился в душе Альбера, не давал ему одуматься и простить отца. Таким образом, мы можем сделать вывод, что душа Альбера подвергалась греху гнева, который родился из реакции на скупость отца и трагичные последствия его вызваны тем, что Альбер считал искушение чувствами, которые можно не воспринимать всерьез. Далее укажем, причиной соучастия Жида переживаниям молодого рыцаря служит понимание, вызванное непосредственным отношением этого персонажа к деньгам: он ростовщик. От этого он смотрит на них с точки зрения опыта: Старик же видит в них друзей надёжных И бережёт их как зеницу ока. [42, 356]. Из этих строк читателю может показатся, что ростовщик – холоден и беспристрастен, что он не знаком ни с какими грехами. Однако мы полагаем, что рассуждать о предмете греха может спокойно тот, кто подвергался ему и поборол. Наблюдая, как юноша рассуждает об отцовских богатствах, меняет свою позицию: Пошли вам Бог скорей наследство. [42, 357]. Читатель видит, как еврей способен изменить свое мнение в связи со сложившейся ситуацией: Жид В стакан воды подлить... трёх капель будет, Ни вкуса в них, ни цвета не заметно; А человек без рези в животе, Без тошноты, без боли умирает. ... я думал, Что уж барону время умереть. [42, 357-358]. Видим, что выглядят слова Жида как простые советы, но о чем ижет речь в них? О том, чтобы лишить человека жизни ради скорого получения наследства! Сам Жид считает это лукавство чувством юмора: Жид: Виноват! Простите: я шутил. [42, 358]. Но доверия слова еврея не вызывают; по нашему мнению, это также указывает, что у него есть потаенные грехи и страсти (слова человека с чистой душой не вызывают сомнения у окружающих). Далее мы можем отметить, что Жид уходит, по приказу Альбера («Вон, пёс!»), эти слова дают ему некоторую характеристику – слепая преданность, постоянное угождение и покорность, а чрезмерность добродетели приводит к тому, что она становится пороком (грехом) ). Следовательно, мы можем сделать вывод, что душа Жида также подверглась влиянию греха – лукавством и чрезмерным стремлением угодить (признаки гордыни). Подчеркнем, что Барон косвенно он объединяет и сына (Альбера) с Жидом, и Герцога с Альбером. Читатель может сделать вывод, что он – главный герой данного произведения. При этом их всех объединяет богатство. С первой репликой Барона мы сталкиваемся с тем, что с богатством он взаимодействует по-своему: Весь день минуты ждал, когда сойду В подвал мой тайный, к верным сундукам. Счастливый день! [42, 366]. Читатель поражен, каким высоким эмоциональным тоном пронизана речь, которая указывает на высший подъем души. Он узнает, чем вызван этот подъем: Что не подвластно мне? как некий демон Отселе править миром я могу [42, 366]. Читателю может показаться, что речь изобилует местоимениями «мне», «моей», «я» - это означает его намерения только самим распоряжаться золотом, в этом мы наблюдаем не только жадность, но и себялюбие. Но далее совесть подсказывает персонажу, что золото – не просто металл и средство накопления, они добываются нелегк