вам его личности. Можем убедиться в этом, прочитав честный отклик юноши на клевету барона: Барон, вы лжете [42, 371]. Но он не сумел развить терпение в смирение, благодаря которому можно было избежать принятие вызова собственного отца. Таким образом, мы можем сделать вывод, что у Альбера присутствуют такие хорошие качества, как приветливость, смелость, ответственность, честность. Однако он не сумел преодолеть греха гнева, чем хорошие стремления превратились нетерпение, породившее скверные помыслы и дела. Таким же неоднозначным героем, на наш взгляд, является и ростовщик Соломон. Чтобы это доказать, проследим его дейтсвие. Первые слова его такие: Слуга ваш низкий [42, 354]. Прилагательное «низкий» подсказывает нам, что это неположительные характеристики существительного «слуга» - кротость, готованость помочь пропадают, искажаются, заменяются лестью, раболепием. Об в этом свидетельствуют его дальнейшие рассуждения: Ваше слово, Пока вы живы, много, много значит. Все сундуки фламандских богачей Как талисман оно вам отопрет [42, 356]. За любезностью фраз скрывается равнодушие, своекорыстие, деловой подход, качества, которые никак не связаны с истинным желанием помочь. Помимо этого за словами которые могут показаться умным и доброжелательным советом, рассуждением, могут скрываться насмешка, почти презрение: Как знать? дни наши сочтены не нами; Цвел юноша вечор, а нынче умер, И вот его четыре старика Несут на сгорбленных плечах в могилу [42, 356]. Таким образом, мы еще больше можем убедиться в том, что стремление угодить героя смешано с лестью, недобрыми помыслами, и Жид может легко поменять позицию, однако это не хорошее качество, он как бы прикрывается им: Да, на бароновых похоронах Прольется больше денег, нежель слез. Пошли вам бог скорей наследство [42, 357]. То, что нельзя назвать Жида носителем добродетели, можно доказать еще одним фактом: предложив самые страшные пути для получения денег (убийство Барона), он относится к этому тяжкому греху несерьезно, играючи: Я... я шутил. Я деньги вам принес [42, 358]. Итак, мы можем сделать вывод, что такой герой, как Жид умен, любезен, быстро умеет сменить мнение на противоположное в зависимости от ситуации, однако это не добродетельное поведение, поскольку все эти действия сопряжены с корыстью, хитростью, греховными замыслами. С первых слов Барона мы встречаем удивительное сочетание – он умеет находить счастье, ценить то, считает для себя важным, что, на наш взгляд, является ступенькой к добродетели. Но при этом он описывает эти чувства и передает их другим при помощи легкомысленных фраз, часто граничащих с осуждением и даже хулой: Как молодой повеса ждет свиданья С какой-нибудь развратницей лукавой Иль дурой, им обманутой, так я Весь день минуты ждал, когда сойду В подвал мой тайный, к верным сундукам. Счастливый день! [42, 366]. Обратим внимание на то, как почтительно, положительно он говорит о сундуках с золотом – читателю может показаться, что Барон так же бережно обращается и с сыном, с друзьями, если простое золото находит такой благостный отклик в его душе. Но далее знакомясь с данным героем, мы можем убедиться, что любовь и все хорошие чувства он испытывает только к себе и золоту: Я царствую!.. Какой волшебный блеск! Послушна мне, сильна моя держава; В ней счастие, в ней честь моя и слава! Я царствую... [42, 366] При этом не следует считать, что в глубине души Барона нет и малой частички таких добродетелей, как чувства совести, сострадания. Об этом нам говорят такая его речь: Кажется, не много, А скольких человеческих забот, Обманов, слез, молений и проклятий Оно тяжеловесный представитель! [42, 367] Помимо этого, сам персонаж утверждает, что все «блага», которые предоставляет золото, все то «властвование», которое оно дает, не беспокоит его (черта аскетизма, нестяжания и воздержания): Мне всё послушно, я же – ничему; Я выше всех желаний; я спокоен; Я знаю мощь мою: с меня довольно Сего сознанья... [42, 366] И все же он подвластен золоту, по словам сына: «как пес цепной, как раб алжирский», оттого его душа болит не за чувствства Альбера, не за его судьбу, а единственно за одно его качество - он наследник: Безумец, расточитель молодой, Развратников разгульных собеседник! Едва умру, он, он! сойдет сюда Под эти мирные, немые своды С толпой ласкателей, придворных жадных. Украв ключи у трупа моего, Он сундуки со смехом отопрет [42, 369]. Обратим внимание на последнюю строчку: Барон как будто не хочет видеть бедность, что тяготит сына, не желает замечать родства, осознавать своего долга, и такая «слепота» перед проблемами, по нашему мнению, отнюдь не имеет ничего тождественного с тем отречением от суеты. От этого читателя не удивляет, что в страхе потерять свое золото, Барон как бы лишается всех своих добродетельных начал, опускаясь до такого греха, как клевета: Барон Доказывать не стану я, хоть знаю, Что точно смерти жаждет он моей, Хоть знаю то, что покушался он Меня... Герцог: Что? Барон: Обокрасть [42, 376 - 377]. Итак, мы можем сделать вывод, что Барон имел немало хороших качеств, которые могли б окрепнуть в добродетели: умение ограничивать себя, ценить то, что имешь, совесть. Но жадность, любовь исключительно к себе и золоту, страх потерять сокровища превратили все эти добрые качества в ложь, гнев, клевету. +С первых слов мы можем убедиться, что из положительных качеств у Сальери присутствует чувство справедливости: Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет – и выше. Для меня Так это ясно, как простая гамма [42, 379]. В его монологе мы наблюдаем преданность искусству (музыке): с детства Сальери занимался одной музыкой, однажды полюбив звуки органа в церкви, это, на наш взгляд, относится к положительным качествам его личности (для этого необходимы усердие, искренняя любовь к делу, смиренность). Но позже мы узнаем, что такая любовь привела композитора к не очень хорошим вещам: Где ж правота, когда священный дар, Когда бессмертный гений – не в награду Любви горящей, самоотверженья, Трудов, усердия, молений послан — А озаряет голову безумца, Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт! [42, 381] Следовательно, вместе с любовью к искусству в Сальери закралось тщеславие и с непризнанием – зависть к более успешному и молодому композитору. Но означает ли это, что в душе героя ничего не осталось хорошего? Проследим за Сальери, что он говорит при встрече с Моцартом, прослушав его новое произведение: Какая глубина! Какая смелость и какая стройность! Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь; Я знаю, я. [42, 385] Читатель видит, как искренне и высоко отзывается он о музыке юного композитора, подчеркивает ее содержание, что она привзносит в душу смелость и стройность чувств. По мнению Сальери, такое свойство может оказывать только Божественная Благодать, именно потому он называет Моцарта богом. Но за этим восхищением скрывается затаившаяся и усугубившаяся зависть. Мы узнаем это, когда композитор снова остается один: Что пользы в нем? Как некий херувим, Он несколько занес нам песен райских, Чтоб, возмутив бескрылое желанье В нас, чадах праха, после улететь! Так улетай же! чем скорей, тем лучше. [42, 386] Таким образом, мы видим, что зависть заставляет композитора забыть весь тот восторг, который он испытал, слушая творчество Моцарта, он уверен, что друг не достигнет высот в искусстве, просто удовлетворившись славой, что сейчас есть у него. Но одно хорошее качество она не уничтожила: И, полно! что за страх ребячий? Рассей пустую думу. [42, 389] Сальери отзывчив, заботиться о душевном спокойствии и радостном настроении друга, готов разделить с ним сильные переживания и помочь. И, по нашему мнению, он точно вместе с Моцартом предчувствует погибель композитора, спешит «душу наполнить звуками». Можем наблюдать, как стремление помочь другу, забота о его душевном состоянии переходит в важное качество, которое необходимо для развития добродетелей – голоса совести: Постой, Постой, постой!.. Ты выпил... без меня? [42, 390] Мы наблюдаем покаяние за совершенный грех убийства, которого можно было б избежать, если бы Сальери взрастил в себе желание помочь другу и преодолел б зависть, что мучила его душу (как он признает сам): Эти слезы Впервые лью: и больно и приятно, Как будто тяжкий совершил я долг, Как будто нож целебный мне отсек Страдавший член! Друг Моцарт, эти слезы... [42, 391] На наш взгляд, эти слезы героя – не пропавшая совсем черта доброты, жалости, раскаяния (те его добродетели, что он не смог взрастить). Мы можем сделать вывод: если в человеке есть ростки добродетели, они не исчезнут, но для этого надо работать над своей душой, не позволять греху заглушать голос добрых качеств и искать голоса совести, как это наблюдаем на примере Сальери. С первой встречей с Моцартом читатель видит его веселым, радостным, любящим пошутить: Ага! увидел ты! а мне хотелось Тебя нежданной шуткой угостить. [42, 384] Обратим внимание, что в речи молодого композитора употребляются междометия, просторечные обороты, что указывает на его открытость, искренность. Но эта веселость имеет и отрицательные черты: пригласив слепого музыканта, который играет Моцарта, он смеется. Мы полагаем, это близко к хуле искусства. Вместе с этим, герой скромен и не стремится к тщеславию в отличии от Сальери: Сальери: Что ты мне принес? Моцарт Нет – так; безделицу. Намедни ночью Бессонница моя меня томила, И в голову пришли мне две, три мысли. Сегодня их я набросал. Хотелось Твое мне слышать мненье [42, 385] И то