ошипела она, больно взяв за руку и потащив по лестнице.- Но тетя, вы не хотите мне дать лекарства, укрыть?… Поговорить со мной, а то я не могу уснуть? – жалобно притронулась к пышному платью Спайдхит Хелен.- Да я тебя видеть не желаю!!! – снова упустила узды своего хладного нрава та, еще яростнее ведя девочку к унылому заточению в комнате. – Сиди там сама, и тихо!... Не то вновь всыплю тебе за непослушание!...Эти слова обычно подкрепляли синяки на маленьком, дрожащем, болезненно-бледном теле. Но сейчас они растаяли под… взволнованным взглядом гостя.- Почему вы отталкиваете девочку, если она хотела побыть с вами? – спросил он, все время что-то напряженно обдумывая.- Это моя племянница, и она болеет! – смягчаясь, бросила баронесса, фальшиво погладив Хелен по голове. – Ей нужно спать, а мне некогда…Юноша, задумчиво теребящий лорнетку, чуть поморщился: это выглядело неудачным плевком в солнце, не украшающим никого. И все же что-то сдерживало ее негодование. Он учтиво поклонился.- Если вам некогда, я уложу спать вашу племянницу… Вы не против? – осведомился он, поправляя плащ.- Конечно же нет!... – с облегчением и радостью воскликнула та, не держась от излюбленной забавы – кокетства, - Как это мило с вашей стороны… А мне даже не известно ваше простодушное, благородное имя…- Оно вам ни к чему… Благодарю! – вкрадчиво, но тактично ответил гость и, зачем-то приблизив лорнетку, поцеловал руку самодовольной баронессе, поспешно и бережно взяв за руку Хелен.Она все находила понятным и… странным: и то, что гость предпочел всю дорогу расспрашивать ее о жизни и окружении, искренне удивляясь, как «такую тихую девочку могут не любить и бросать под замок».Юноша даже вспоминал, что «неохотно уйдет домой, если не оставит никакую память о такой хорошей девочке». Хелен это немного веселило, ведь она все же не понимала и не знала смысла теплых и философски звучащих фраз юноши о «непонятном ручье его жизни, который не может найти самое ценное и постоянно опасается сетей блеска».Девочка удивлялась, что их много, так много, и вид их совсем не безобиден – странно, но гость подробно стал рассказывать ей обо всех ловушках и опасностях настоящего и будущего, бережно дав лекарства и укрыв ветхим одеялом и словно торопясь сказать мысль. Это дивное, тихо и складно звучащее, обрамление, незнакомой и родной души Хелен, ведало ей свою историю, без прикрас, без скрытности.- Пока ты вот такая – тихая, маленькая и красивая, - гласило оно, - ты будешь ждать всего, к чему привыкла – друзей, радости и интересных дней…Но сладость утекает очень быстро за правилами света твоего окружения – оно будет прицениваться к тебе, требовать от тебя выполнения своих прихотей и считать тебя своей игрушкой, заглушая все это приманками вроде восхищений и подарков….И тогда ты попытаешься доказать, что тоже имеешь свои мечты – захочешь, чтобы тебя любили, но не бросали, а слушались и понимали, даже боялись…Самое страшное – это черная мечта. Она может быть направлена против сетей блеска, но, на самом деле, только затягивает туда!...Ах, желай что угодно, но не вечности, как твоя тетя или ее подруги! Уверяю, страшнее всего – пожелать себе вечной молодости, силы, власти, славы. Пусть это звучит просто словами, исполнения которых легко достигнуть, но…Рецепты этого ужасны, я знаю по себе: я пожелал себе иметь всегда верного друга, после сетей сцен красивой дружбы и пафосной вражды; я отказался от естественного, чтобы стать особенным и всегда иметь молодость, силу, друзей и…Я обернул все светлое против себя - теперь вечность слышится мне приближающимся эхом… Но не дружбы, нет!...Не желай вечности, заклинаю!... Она не так страшна засасывающей постоянностью, как двери твоей комнаты, которые можно открыть!... Знай это, принимай свой красивый мир и… спи спокойно!... Я не буду тебе больше мешать!Хелен тихо слушала и не хотела спать. Она жутко не хотела, чтобы столь внимательный и теплый человек уходил и оставлял наедине с молчаливо-равнодушной луной, которой она еще недавно наивно доверяла секреты и желания…Они мерцающим кругом тихо окрыляли ее сонные, болеюще-темные глазки и неожиданно сконцентрировались в одно гипнотическое сияние – блеск глаз таинственного гостя! «Он такой странный и… хороший! – думала Хелен, незаметно окунаясь в мир сна. – Кто он такой, почему ушел?... Встречу ли я его?».На этот вопрос могла ответить, разве, что луна, отлично помнящая яда вкус гордости, эгоизма и лжи – колких веточек души баронессы на уставших губах юноши, разбившего и сломавшего лорнетку – он не мог просто так дальше пользоваться ею и этим навсегда зацепить в сети блеска простую, тихую, так запомнившуюся, хоть и незнакомую девочку.То, что он сам предпочел избежать со слабостью и голодом от ухода живительных лучиков пусть и неестественного солнца, окрасившегося вдруг благовейным запретом – болезнью.Не облегчением черной задачи, а призывом доказать, что он, незнакомец и ставший загадочно близким, помнит, вдали от мира сетей роскоши, и ждет блеск темных глазок Хелен…