– Ну-ну, пора вставать! – кричит он с порога.
На металлическом поцарапанном подносе (на самом деле это подставка под телевизор) он несет яйца всмятку, три маленьких поджаренных английских хлебца и чашку чая. Рядом, в маленькой деревянной салатнице, – очищенный апельсин.
– Что за спешка? – спрашиваю я. – Сейчас только половина десятого!
Я кладу обе подушки себе за спину, сажусь и натягиваю простыню на ноги.
– И кроме того, сегодня суббота.
Он ставит поднос, вытирает с него несколько капель чая бумагой из рулона, который он принес под мышкой.
Я повторяю:
– Сегодня суббота. Я надеюсь, что ты никуда не собираешься. Лично я никого не хочу видеть. Я собираюсь спать до полудня и весь остальной благословенный день ровно ничего не делать, разве что позвонить сестре и просмотреть телевизионную программу на следующую неделю.
– Прекрасный план. Ты так и поступишь, когда мы вернемся. Мне нужно пойти в Блумингдейл.
– Лучше бы ты играл в теннис на закрытом корте, – говорю я ему. – Тебе, по-моему, солнце голову напекло. Так или иначе, и речи быть не может, чтобы я в субботу пошла в Блумингдейл!
– Это займет не больше получаса, клянусь. Всего полтора часа: полчаса туда, полчаса в магазине, полчаса обратно. Ешь скорее. В половине двенадцатого мы снова будем в постели.
Мы выходим из подъезда, и тут я восклицаю:
– Надеюсь, мы не в метро поедем!
Он очень бледен и кивает головой.
– Ну, нет, – говорю я. – Всю неделю два раза в день я езжу этой штукой и в выходной поэтому могу себе позволить не заглядывать туда.
В конце концов мы едем на такси. В Блумингдейле полно народу.
– А я-то думала, что люди летом ездят в Хэмптон… – громко говорю я.
– Я же обещал тебе – всего полчаса…
– Согласна. Я думала, что по магазинам ты не любишь ходить. Я-то люблю, но умею выбирать день.
– Послушай, лапушка, – говорит он, – заткнешься ты? Добром тебя прошу. Я вообще-то от природы терпелив, но если ты не перестанешь, я тебя привяжу к прилавку в отделе мужской косметики и уйду. Ты будешь так скучать, что накупишь масла для загара…
Я представляю себе эту картину и смеюсь…
– Но зачем ты сюда приехал?
Мы на четвертом этаже.
– За кроватью, – отвечает он.
– За кроватью? Но у тебя очень хорошая кровать!
– Действительно, у меня большая кровать, – подтверждает он.
– Но…
– Большая для одного человека. – Он ведет меня по залам, где выставлены роскошные столовые. Одна особенно впечатляет: сильные лампы подсвечивают столешницу из черного стекла на подставке из никеля. Черные салфетки продеты в черные хрустальные кольца, а черные бокалы соседствуют с такими же черными тарелками.
– А подают на этом черную икру и подгорелые бифштексы, – шепчет он мне на ухо.
Мы в это время пробираемся среди роскошных диванов, каждый из которых больше всей моей квартиры.
– Белый бархат! – говорю. – Боже ты мой! Стоит только пепел от сигареты уронить, кошке волос оставить – и готово! Все в помойку!
– Клиенты Блумингдейла люди очень-очень чистоплотные, – важно произносит он. – Тебе это, может, неведомо, но это так просто: животных надо держать в клетках, а курить – в уборной…
– Значит, вы в воскресенье уходите в отпуск? – спрашивает позади нас какая-то женщина.
– Да, наконец-то, – отвечает мужчина.
– И куда вы отправляетесь?
Я смотрю назад. Рыжая женщина, элегантно одетая, толкает тележку с пакетами и разговаривает с каким-то мужчиной в костюме от Кардэна.
– Отправляюсь в город Нью-Йорк… – отвечает он.
Говорит он насмешливо и несколько нараспев, и они оба смеются.
– Какой элегантный мужчина! – говорит она, удаляясь от нас. – Лучшее место, где…
– Идем, – говорю я (диваны были антрактом, нас снова окружают столы и обеденные гарнитуры), – я не такого уж большого роста, и если бы ты мне намекнул, зачем мы сюда едем, я бы благоразумно осталась дома.
– Не в том дело, – отвечает он.
– А в чем тогда дело?
Он останавливается перед спальным гарнитуром. Это спальня вашей мечты: в углу стоит бюро из черного полированного дерева, на нем лампа на огромной подставке и шесть подобранных по размеру керамических ваз, и еще одна ваза, длинная а в ней восемь огненных тюльпанов, стопка альбомов с открытками, подборка иностранных журналов, раскинутая в художественном беспорядке я записная книжка, обтянутая тонким шелком.
– Вот это мне нравится, – смеясь, говорит он. – Настоящий секретер для работы. Можно засучить рукава и приниматься.
– Не шути, пожалуйста, – говорю я ему. – Тебя же не заставляли сюда приезжать. А у меня, напротив, при виде этой записной книжки слюнки текут. Очевидно, это для того и сделано, но это работает.
Он улыбается и обнимает меня за талию.
Спальни выставлены рядом. В первой – черный вощеный пол, во второй – белый паркет, в третьей – красный метлакс; тут есть кровать, спинка которой напоминает дверь сарая, к ней крепится полотняный балдахин, а шелковые занавеси в цвет спускаются до полу. В изголовье кровати, Бог знает почему, немного не по центру стоит какое-то огромное растение в декоративной корзине. У другой кровати, толстые витые ножки. На больших подушках, прикрытых покрывалом, лежат валики, обтянутые разной материей с набивным узором, подобранной в тон.
– Это именно то, что тебе нужно, – говорю ему я.
– Мне нужны маленькие подушки.
– Нет, тебе нужно четыре больших. Твои две маленькие штучки никуда не годятся, на них невозможно удобно опереться.
– А когда тебе нужно опираться в постели на подушки? – спрашивает он.
– Ну, когда ты мне подаешь завтрак, как сегодня утром, например. И еще в разных других случаях. Так приятно смотреть телевизор или читать в постели.
– Ну, мне это и в голову никогда не приходит, – медленно отвечает он, и я смеюсь.
Мы проходим мимо стальной кровати, анодированной под медь, с серыми прутьями, и с желтыми круглыми украшениями по углам. Следующая кровать целиком из меди: маленькая, не правдоподобно ажурная и одновременно обильно украшенная, одним словом, самая замысловатая кровать, которую я когда-либо в жизни видела. Я останавливаюсь, чтобы посмотреть на нее. До земли свисает покрывало, вышитое гирляндами гвоздик. Рядом стоит круглый стол, покрытый скатертью из той же материи, что и покрывало, с четырьмя воланами по краю, а справа от него величественный шезлонг из белого дерева с позолотой.
– Тебе это нравится? – спрашивает он меня.
– Прямо декорация для фильма, где Джуди Гарланд играет девушку шестнадцати лет с разбитым сердцем.
– Я спросил только о кровати.
Я внимательно рассматриваю пышное чудо, маячащее перед глазами.
– Недурно, но очень кричаще. А передняя и задняя спинки наводят на мысль о дверях волшебного королевства. Недостает только нескольких медных птиц и одной-двух голов чудовищ.
Он подходит к рыженькой женщине, которая минуту тому назад желала приятного отпуска продавцу.
– Когда мне могут доставить эту кровать?
Я теряю дар речи.
– Эту кровать? – переспрашивает женщина, улыбаясь ему и поворачиваясь ко мне. – Будьте любезны, присядьте на минутку, я уточню сроки доставки.