Обнаглев, мы делаем себя сиротами, а потом ужасаемся одиночеству на пути к смерти.
Но как суметь вернуться в мир? Как научиться плаванию в быстрых течениях? Возвеличивая себя, душа полагает, будто то, что внутри, совершенно отделено от того, что снаружи. Внешнее и внутреннее, знакомое и чужое, то, чем обладаешь и то, чего боишься, то, что можно схватить, и то, до чего не дотянуться вовеки. Различение - глубокий, жестокий разрез ножом, рассечение сухожилий и мышц, артерий и нервов.
Нож?
Нет, неподходящее оружие, жалкий образ ограниченного воображения. Разделяющая сила… совсем иная.
Ей думается, что сила эта может быть… живой.
Многослойная картина внезапно преобразилась. Травы высохли, пропали. Высокие дюны и песчаные горбы до горизонта, распадок прямо перед ней - она видит фигуру, преклонившую колени перед неким монолитом. Камень - если это камень - покрыт ржавыми оспинами, грубая их поверхность кажется почти яркой в сравнении с черно-зеленым материалом скалы.
Она заметила, что приближается к ней. Человек не просто кланяется, сообразила она - он глубоко погрузил руки в песок, почти до локтей.
Какой-то миг прошлого? Тысячелетия, обнажившиеся из-под сдутых ветром слоев? Она видит воспоминания Пустошей?
Монолит, вдруг поняла Келиз, сделан в форме пальца. Камень, который только что казался темно-зеленоватым, засветился изнутри, став ядовито-зеленым, показывая сколы и внутренние трещины. Она видит швы, подобные изумрудным венам, а глубоко внутри сооружения - массивы костей оттенка настоящего нефрита.
Старик - а кожа его не сине-черная, как ей показалось, а целиком покрыта татуировкой, изображающей завитки шерсти - заговорил, не вытаскивая рук из песка у подножия монолита. - Было некогда племя у Санимона, - сказал он, - заявлявшее, будто первым освоило искусство ковки железа. Они до сих пор делают оружие и орудия труда в традиционной манере - закаляют лезвия в песке. Видишь, и я делаю так же?
Она не знала его языка, но все понимала. Услышав вопрос, Келиз еще раз поглядела на его руки. Если в них есть оружие, он поистине глубоко воткнул его в песок.
К тому же она не видела поблизости ни кузницы, ни даже очага.
- Не думаю, - говорил старик, то и дело вздыхая, словно от боли, - что делаю все правильно. Должны быть некоторые секреты. Закалка в воде или навозе. У меня нет опыта. - Он помолчал. - По крайней мере, я думаю, что нет. Так много забыто…
- Ты не эланец, - сказала Келиз.
Он улыбнулся ее словам, но не отвел взора от монолита. - Тут такое дело. Я могу назвать, скажем, тысячу разных племен. Семиградье, Квон Тали, Корелри, Генабакис - все разделяют одно и то же, и не знаешь ли ты, что именно?
Он помолчал, словно ожидая ответа не от Келиз, а от монолита, хотя женщина уже была так близко, что могла коснуться его рукой. - Я тебе сам скажу. Каждое из них исчезает или готово исчезнуть. Плавится как воск. Все народы так кончают. Иногда кровь продолжает жить, находит новый дом - разбавленная, забывшая. А иные становятся прахом, исчезает даже их имя. Навеки. Некому оплакать потерю. Вот так.
- Я последняя из Элана, - сказала она.
Он вонзил руки в песок так глубоко, как только смог. - Я готовлюсь принять… самое удивительное оружие. Они думают, что скрыли его от меня. Им не удалось. Разумеется, оружие следует закалить, и закалить как следует. Они даже думают его убить. Как будто подобное может быть хотя бы отдаленно возможным… - он помедлил, - хотя, если подумать, вполне возможно. Видишь ли, ключ ко всему - резать чисто и посередине. Чистый разрез - вот о чем я грежу.
- Я грежу о… тебе, - сказала она. - Я оседлала Пестрого Коня. Нашла тебя в царствах за пределами… Почему? Ты призвал меня? Кто я тебе? Что ты хочешь?
Он усмехнулся: - Как забавно! Вижу, куда ты клонишь - думаешь, не вижу? Думаешь, я снова ослеп?
- Я скачу…
- Да ладно! Ты чего-то приняла. Вот почему ты здесь, вот почему сюда вообще приходят. Или пляшут, пляшут, пока не упадут, пока душа не вылетит из тела. То, что ты съела, всего лишь облегчает возврат к единому ритму мира - к пульсу вселенной, если угодно. При известной дисциплине ума тебе вообще не понадобятся зелья - что хорошо, ведь шаманы, десятки лет пожирая травы или что там, привыкают к их эффекту. Поедание - всего лишь ритуал, позволение свершиться. - Он вдруг замер. - Пестрый Конь… да, зрительные галлюцинации, пятна, плавающие перед глазами. Бивики зовут их Капелью Ран - думаю, как бы в подобие расплывающихся пятен крови. Как-как-кап… а Фенны….