Вдруг у крайнего дома раздался громкий испуганный голос:
— Хальт!
Молин успел что-то крикнуть в ответ, но автоматные очереди заглушили его.
Часовой оказался не один. Очевидно, происходила смена караула. Немцы открыли огонь. Стрелять вперед мы не могли — там находились двое наших. Спасаясь от вражеских выстрелов, метнулись сначала в одну сторону, потом в другую. У головы, как разозленные осы, жужжали пули.
Один за другим перемахнули через изгородь и едва достигли неглубокого оврага, как в воздух взметнулись осветительные ракеты.
Минут через пятнадцать очутились за крутой возвышенностью, у леса, и крайне удивились: нас ждали там Молин и Чистяков. От радости даже обнялись. Выйти из такого опасного положения невредимыми и так удачно встретиться — это ли не счастливая случайность!
— Откуда черт принес немцев? — спросил Соколов, осматривая порванный в клочья маскхалат.
Местность беспрерывно освещалась ракетами, недалеко слышались выстрелы. Враги могли организовать погоню. Мы молча двинулись в лес.
Взорвать эшелон в этот раз не удалось. Оказалось, что Борис Ширяев — Кочешок — спрятал тол где-то в кустах у деревни.
— Вот так здорово, — ахнули все.
— Тяжело было, ребята, — виновато сказал Ширяев.
Что делать? Идти обратно к деревне — нельзя. Оставалось одно — возвращаться в бригаду.
Ранним утром мы встретили на дороге Поповцева и с ним человек двадцать ребят.
— Вы куда? — спросил я.
Ничего не ответив, Павел бросился мне на шею.
— Командир, ты жив… жив? — повторял он.
Я ничего не мог понять до тех пор, пока он не выпустил меня из своих объятий и не объяснил, в чем дело.
— Нам сказали, что вас сегодня ночью убили… вот мы и идем мстить.
Мы рассмеялись и обнялись еще раз.
— Ну, теперь подавно не убьют, — сказал я.
В канун Нового года в бригаде состоялось комсомольское собрание. Оно, как и всегда, прошло бурно. Отметили бойцов, которые отличились в боевых операциях. Те скромничали, смущенно улыбаясь под взглядами партизан. Но тем, которые в чем-либо проштрафились, крепко досталось. Не обошли здесь и Бориса Кочешка — оставленный им тол никто не забыл.
Надо однако сказать, что Борис Ширяев был смелым, добросовестным бойцом, и случай с толом был, пожалуй, единственным промахом в его партизанской деятельности. Этот тол он через неделю принес. Борис увлекался поэзией и сам пробовал писать. В минуты затишья он читал нам свои стихи. Один из них я помню до сих пор:
Стихи были, конечно, слабые, но нам они тогда очень нравились.
Новый год мы встретили тихо. Даже песен не спели. К этому были причины. Бригадная разведка принесла нам плохие вести. Немцы готовили против нас большую карательную экспедицию. Правда, молодость брала свое. Несмотря на тяжелую обстановку, мы не утерпели и подшутили над Лопуховским.
При штабе Лопуховского была корова. И вот наши ребята решили потихоньку увести ее к себе. Поздней ночью бесшумно проникли они в хлев, накрыли корову белыми халатами, напялили ей на ноги рукавицы, чтобы не оставалось следов копыт на снегу, и осторожно повели огородами.
Утром лопуховцы гурьбой ходили по деревне, но коровы и след простыл. Между тем Пеструха стояла у нас в надежном месте, и мы даже успели подоить ее. Лопуховский поднял на ноги всех бойцов.
— Корову украли! — кричал он.
Когда все дворы были обысканы, Сан Саныч пришел к нам.
— Это вы, наверное, сделали, — сказал он мне.
— Зачем она нам? У нас и молоко-то никто не любит, — серьезно отвечал я.
— Брешешь, Ильич.
— Пожалуйста, если не веришь, обыщи.
Лопуховский хотел было уходить, но в это время во дворе замычала корова.
— Ага! — встрепенулся Сан Саныч. — А это что?
— Батюшки! — удивился я. — Как же она сюда попала?
Ребята хохотали, а Лопуховский, чертыхаясь, повел Пеструху на свой двор.