— Немцы… — сдерживая дыхание, сказал Виктор Соколов.
Подошел смущенный Беценко.
— Их там не было. Мы ж дотемна дивилися. Никого не бачили, — виновато оправдывался он.
К счастью, внезапная встреча с противником закончилась благополучно, не считая одной потерянной шапки да простреленного пулями маскхалата. Каратели, видимо, только что прибыли в Ермолово. Они еще не успели выставить заслоны, иначе не сдобровать бы нашим хлопцам. Путь через ермоловский мост закрыт. Решаем идти по старому маршруту. Ночь еще впереди, и мы вполне можем успеть пройти наиболее опасные места.
— Слышат ли стрельбу сковродовцы? Надо их предупредить, иначе утром они погибнут, — говорю я Богданову. — Каратели приехали за этим.
— Да, возможно, они сидят в землянке и не слышат, — соглашается Георгий.
Троих ребят срочно посылаем к землянкам. Туда пошли Борис Ширяев, Юрий Соколов и Володя Смирнов.
Они скоро возвращаются.
— Предупредили, — докладывает Соколов.
Трогаем коней. Скрипят от натуги оглобли, хрустит пол полозьями сухой от мороза снег. Отряд медленно движется среди ночного мрака. Кругом непроглядная темень, лишь высоко над головами, в просветах между мохнатыми ветвями деревьев, нет-нет да и мелькнет далекая звезда. Глубокий снег затрудняет движение. Порою кажется, что не будет конца этой изнурительной дороге.
В полночь подходим к большому полю. На небосклоне среди звезд крутым серпом сияет месяц. Где-то лает собака, чуть слышно доносится пение петухов. Заходить в деревни нельзя: почти всюду стоят вражеские части. Километра два движемся полем вдоль густых деревьев, затем опять сворачиваем в лес и останавливаем усталых лошадей. Привал. Люди курят, попыхивая самокрутками. Кони, пофыркивая, хрумкают овес и сено.
Рассвет застает нас за шоссе у озера Езерище. Место лесное, малонаселенное, и, если не будет погони, можно отдохнуть и двигаться не торопясь дальше. К обеду добираемся до хутора Калинки, где поджидала партизан в прошлый раз вражеская засада. Группа бойцов во главе с Богдановым, взяв оружие на изготовку, подходит к постройкам. На хуторе ни души. Подтягиваем обоз к берегу и начинаем переправу. Двое бойцов, раздевшись, заводят в воду первую лошадь. Дойдя до середины реки, она сильно фыркает и останавливается.
— Но! Но! — кричат наперебой коноводы, но лошадь не в силах сдвинуться с места. Раздеваются еще четверо. Ребят знобит от стужи, но надо терпеть. Бойцы начинают таскать мешки с повозки на противоположный берег. Так происходит с каждой повозкой. Закончив переправу, гоним коней что есть мочи, а сами бежим возле саней, чтобы не простудиться. От нас, как и от лошадей, валит пар. Но недолго длится такая зарядка. От усталости заплетаются ноги, хочется ткнуться в снег. Волей-неволей сбавляем ход и в одной из лесных балок останавливаемся. Люди ломают сучья, разжигают костры, ложатся возле огня и на санях. Усталость сморила даже самых неутомимых.
На следующий день к вечеру отряд прибыл в свою бригаду. Товарищи встретили нас с радостью, да и мы тоже не скрывали своего ликования. Вместе быть куда складнее.
Оставив себе необходимый запас провианта, командование бригады раздало хлеб голодающим жителям. Население горячо благодарило партизан.
Позже мы узнали, что ранним утром каратели окружили землянки, в которых мы жили. К счастью, они оказались пустыми. Сковрода в полночь увел группу в другое место.
В Лубьевском лесу
В конце февраля обстановка заставила нас уйти ближе к латвийской границе, в урочище Костино Поле. Там, между речками Исса и Синяя, раскинулся заболоченный хвойный массив, называемый Лубьевским лесом. К юго-востоку от него, за рекой Иссой, находилось знаменитое партизанское урочище Лоховня. Название это понравилось нам больше, и мы решили распространить его и на Лубьевскую зону. Этот малонаселенный небольшой район в летнее время был недоступен ни конному, ни пешему. Большое количество незамерзающих топких хлябей требовало и зимой особой осторожности.
Болотистый лесной массив тянулся от районного центра Красногородское к Себежу. Западная его часть, где почти не имелось населенных пунктов, вклинивалась и уходила в Латвию. В лесу по старой границе между буржуазной Латвией и нашей страной сохранились огромные доты, представлявшие в свое время грозную силу. Война обошла их стороной, и они, утратив свое значение, стояли теперь пустыми и никому не нужными. Прилегающие с востока к лесному урочищу деревни Лубьево, Ломы, Рубаны, Поповка, Опросово, Мироеды были сожжены немцами. На их месте стояли опаленные огнем деревья да развалившиеся печные трубы. Оставшиеся в живых люди скрывались от врагов в тесных лесных землянках.