На другой день мы хоронили погибших. Для могилы выбрали самое лучшее место — на небольшой полянке, под двумя могучими соснами. Стояла торжественная тишина. Падали редкие снежинки на обнаженные головы партизан и холм свежей земли.
Товарищи из Себежа сообщили о готовящейся против нас карательной экспедиции. Немцы разрабатывали продуманную операцию под названием «Пробуждение весны». Мы стали поторапливаться к походу в Белоруссию. В течение трех дней закончили свои дела по разведке, хозяйственники напекли в дорогу хлеба, насушили сухарей и закоптили много свинины. Копченость, правда, получилась не первого сорта, но есть можно. Копченое мясо шутники прозвали «гужами». И не без основания: оно было нарезано длинными узкими полосками и тянулось, как сыромятина.
Накануне похода разведчики донесли, что немцы занимают ближайшие деревни. Весть о карательной экспедиции подтвердилась. К этому времени бригада Гаврилова ушла под Опочку, а Самсонс повел своих бойцов в Латвию. Мы тоже ночевали в лесных землянках последнюю ночь. Утром со стороны Козельцев донеслась ружейная стрельба. Через некоторое время выстрелы послышались еще с двух направлений: со стороны деревни Брод и от Опросова. Разведка доложила о передвижении противника. Комбриг приказал мне выдвинуться с отрядом к Лубьеву и во что бы то ни стало задержать карателей до темноты.
Мы быстро преодолели небольшое расстояние и вскоре заняли приготовленные ранее позиции близ сожженной деревушки. Только на днях мы отбивались здесь от карателей и вот они снова пожаловали сюда. От Лубьева к нашему лагерю петляла основная наезженная дорога. Ее нужно было прикрыть. Мы быстро рассредоточились меж сосен по обеим сторонам зимника и замаскировались. Перед нами белела открытая двухсотметровая поляна. По ней как раз и пролегла дорога. За поляной темнел кустарник. Оттуда мы ждали противника. Никто из нас не двигался, стараясь не упустить нужного момента. То в одной, то в другой стороне слышались пулеметные и автоматные очереди, но возле нас было тихо. Думалось: неужели нас обходят? Время перевалило уже за полдень, когда мы заметили гитлеровцев. Они осторожно пробирались по кустарнику к поляне. Ясно, что это была лишь разведка. Мы молчали.
Неожиданно от них вскочил вспугнутый заяц и бросился в нашу сторону. Косой подбежал вплотную к нам, сделал настороженную стойку, повел длинными ушами и пустился наутек опять к немцам. С их стороны раздалась короткая очередь, и раненый зайчишка долго трепыхался в снегу. Подобрать его немцы не осмелились.
Время шло, но основные силы карателей не появлялись. Они, очевидно, заняли исходные рубежи и готовились к утреннему большому наступлению.
— Пусть завтра посмотрят пустые землянки, — говорил Николай Орлов.
— Им в страхе дня два придется пробираться туда. За каждым деревом будут мерещиться партизаны, — рассудил Борис Ширяев.
На землю опустился вечер. Наконец пришли связные от начштаба Венчагова.
— Бригада на марше, можно сниматься, — сказали они.
Мы прошли по санной дороге через невысокий сосняк к своему аэродрому. Всего два дня назад улетел отсюда наш самолет. Ему незачем теперь прилетать в Лоховню и расчищенная нами площадка навсегда останется лишь поляной, которую, быть может, после войны колхозники вспашут и засеют хлебом. Мы невольно остановились. Богданов обернулся в сторону лагеря и громко сказал:
— Прощай, штадт Лоховня!
Здесь уместно сказать, что после войны наш поэт партизан Виктор Хомяченков сочинил прекрасные слова для песни:
Эту песню поют теперь многие.
Колонна миновала аэродром, втягиваясь в густые заросли кустарников. Вместе с нами в Белоруссию шел отряд Заритовского. Сам Григорий лежал раненый на одной из повозок. Предстояла трудная и опасная дорога. Враг занял все ближние деревни и коммуникации, поэтому приходилось двигаться по бездорожью. Всюду то здесь, то там разливался заревом мерцающий свет осветительных ракет. Каратели отпугивали партизан.
Колонну вел недавно откомандированный к нам из бригады Марго боевой командир Иван Степанович Бабанин. Он хорошо знал местность.
Главная наша забота — благополучно перейти железнодорожную линию на участке Себеж — Зилупе. Мы знали, как сильно охраняют ее немцы, и поэтому беспокоились: ведь с нами было несколько повозок с больными и ранеными. До железной дороги — около двадцати километров. Мы двигались осторожно, минуя населенные пункты.