Прежде чем закрыть дверь, та, что с косичками, обернулась, показала Николаю язык и с обидой произнесла:
— У, черт белобрысый!
Ребята захохотали. Засмеялся и Горячев.
— Да ну, с бабами связываться, — махнул он рукой. Пришлось уйти и троим подросткам лет тринадцати.
Ребятишки сопротивлялись, доказывали, что они пионеры и уже написали заявление в комсомол, но уж очень молодыми да щупленькими они выглядели.
Позже, когда мы действовали в тылу врага, мне часто вспоминалась эта сцена с девчатами и пионерами. Я понял тогда, как не правы мы были, не приняв их в отряд. Жизнь показала, что девушки воевали не хуже ребят, а пионеры становились незаменимыми разведчиками.
Первым взял слово Павел Поповцев. Он прямо спросил прямухинцев, что они собираются делать, если сюда нагрянут немцы.
Ответ был один: станем драться! Этого было достаточно. Все оживились, когда разговор зашел о партизанах. Каждому захотелось высказаться. Когда стали составлять список добровольцев, Горячев подошел к столу.
— Меня пишите первым, в разведку, — категорически заявил он.
Следом за Николаем стали записываться остальные ребята: Володя Баранов, Леша Савватеев, Саша Романов, Павка Турочкин, Вася Шарапов, Володя Русаков и другие. Набралось тринадцать бойцов. Первым по списку был Николай Горячев. Против его фамилии стояло слово «разведчик».
Мы предупредили прямухинцев, чтобы они хранили тайну, искали оружие и ждали сигнала о начале действий. Николая Горячева назначили старшим здешней группы.
Как-то днем вражеский бомбардировщик сбросил бомбы на станцию Ранцево. Это было совсем рядом. Некоторые из наших ребят ходили туда посмотреть воронки. Они вернулись с осколками от бомб, и все мы внимательно рассматривали рваные куски стали.
— Вот такой штукой шмякнет по башке — и голова долой, — трогая осколок, говорил Толя Нефедов.
Тревога нарастала. Население прятало в ямы свои пожитки на случай пожаров или грабежей. Окна заклеивали бумагой крест-накрест. Строго соблюдали светомаскировку.
С бумажной фабрики вывозили эшелонами на восток технологическое оборудование и ценные материалы. Покидало город и население. В один из дней смолк бархатный голос знаменитого фабричного гудка. Кувшиновцы словно осиротели без него.
Вместе с родителями эвакуировались и наши ребята из отряда: Виктор Соколов, Николай Орлов, Костя Кузьмин и еще кое-кто.
Через Кувшиново проходили части Красной Армии. Бойцы шли угрюмые, молчаливые. Многие были ранены. Бинты чернели от запекшейся крови.
Наблюдая за этой невеселой картиной, невольно думал: неужели конец, поражение?
В наших юных сердцах кипела ярая ненависть к фашистским захватчикам.
Мы — партизаны
Фронт приближался подобно грозовой туче. Мы серьезно готовились к бою с врагом. Однако меня тревожила мысль: не лучше ли своевременно сообщить о нашей затее в районный комитет комсомола или райком партии?
После долгих раздумий мы вместе с Павлом Поповцевым и Николаем Горячевым решили идти в райком комсомола. Будь что будет.
Моросил осенний дождик. Под ногами хлюпала грязь. В городе по булыжной мостовой тарахтели военные повозки, тяжело урча, двигались крытые брезентом грузовики. Неожиданно мы увидели на дороге пленного немца. Его конвоировал рослый, в плащ-палатке, красноармеец. Немец, низенький, тощий, в разорванном френче и сапогах с широченными голенищами, семенил по обочине. Прохожие останавливались и, кто с любопытством, кто с ненавистью, смотрели на гитлеровца.
— Довоевался, сукин сын! — крикнула ему вслед пожилая женщина.
Мы с интересом осматривали немца.
— Неужели у них все такие замухрышки? — удивлялся Горячев.
— Придет время, увидим, — отвечал Павлик.
Прежде чем войти в здание райкома, мы посовещались. Решили оставить Горячева на всякий случай на улице. Если нас задержат, он должен сообщить ребятам, чтобы действовали самостоятельно. В райкоме пришлось ждать долго. В кабинете секретаря шел бурный разговор о каком-то истребительном отряде, который по ошибке обстрелял из винтовок советский самолет.
— Кто давал право стрелять? — громко спрашивал чей-то сердитый бас.
— Он кружил над городом, — оправдывался другой голос.
— А звезды на крыльях видели?
— Видели. Но ведь звезды могут и немцы нарисовать.
— Паникуете, товарищи! — гремел бас.
Слушать чужой разговор стало неудобно, и мы с Павликом вышли на улицу.