Стон отцовского кресла заставляет меня подскочить.
— Пойдем со мной, Кайлиан.
— Куда мы идем?
Он кивает головой.
— Идем. Сейчас же. Я хочу тебя кое-куда отвести.
В моем нутре поселяется чувство тревоги, словно вот-вот произойдет что-то плохое. Я не боюсь этого, просто мне не по себе от неизвестности. От того, что я не в силах контролировать.
— Габриэль ударил его по лицу! — Я показываю на Габриэля, который смотрит на меня так, будто я сломал ему руку. Его ноздри раздуваются, и я наблюдаю, как белеют его пальцы на вилке. Может быть, он воображает, что режет меня ножом. Мне все равно; он сдал меня, хотя сам был не менее виновен. Он тоже должен понести наказание, какое понесу я.
Отец начинает выходить, зная, что я последую за ним.
— Габриэль остается здесь. Ты, Кайлиан, пойдешь со мной. — Его голос эхом разносится по коридору.
Я оглядываюсь через плечо на всех, кто сидит позади меня. Никто не смотрит на меня, каждый из них с интересом разглядывает свои тарелки. Как будто они никогда раньше не видели еды. Ну, это просто дерьмово.
— Вы, ребята, отстой, — ворчу я, следуя за отцом к его машине.
И в неизвестность.
Мы заезжаем на парковку рядом с нашим семейным рестораном.
— Что мы здесь делаем?
— Перестань задавать вопросы и следуй за мной, Кайлиан.
Я прикусываю язык и следую за ним от машины к задней части здания и двери для персонала. Ресторан закрыт на ночь, свет выключен, а двери заперты.
Он достает из кармана ключ и вставляет его в отверстие, отпирает дверь и машет мне рукой, чтобы я прошел. Сердце бьется о грудную клетку, и мне хочется схватиться за него, удержать на месте. Неизвестность тревожит меня, заставляет чувствовать себя нестабильно. Это нехорошее чувство.
Отец ведет меня прямо в подвал — место, запретное для меня и моих братьев. Сердце колотится в груди, когда я наблюдаю, как окружающее пространство превращается из нашего семейного ресторана в заброшенное здание с едва работающими лампочками, а отец ведет меня под землю. Внизу лестницы находится дверь, через которую я никогда не проходил. Он достает из кармана отдельную связку ключей и с помощью огромного отпирает дверь с шумным скрежетом металла о металл.
Он открывает дверь, и мои глаза расширяются, когда я вижу, что мы находимся в каком-то подземном офисе или складе. Я не знаю, как именно мы попали из «Морелли» в это секретное подземное логово. Мои глаза расширяются, когда я вижу знакомые лица папиных работников, когда мы идем по коридору. Они быстро кивают ему, но в остальном все просто занимаются своими делами.
Как такое могло произойти у меня под ногами, а я об этом ничего не знал? Знают ли мои братья об этом месте? А главное, какого черта они здесь делают?
Мой отец идет, не говоря мне ни слова, руки сложены за спиной, черный костюм идеально сидит на нем. Все говорят, что мы похожи. Что я и мои братья — копии нашего отца.
Наше стройное телосложение, острые челюсти и тонкие носы. Наши темные глаза и темные волосы. Наша загорелая итальянская кожа. Мы все похожи, и мне кажется, что я слишком молод, чтобы определить, хорошо это или нет.
Мы идем по подвалу, который больше похож на туннель, чем на что-либо другое. Надо мной даже слышен легкий гул, и кажется, что это улицы Портленда прямо над нами. Что, впрочем, вполне возможно.
Такое ощущение, что здесь не хватает циркуляции воздуха. Как будто воздух густой и влажный. Но это холодная влага. Она оставляет липкость на коже и прохладу в воздухе. При каждом вдохе в нос ударяет запах старой воды, и, хотя полы здесь высушены, стены имеют сырость, которая отдает землей, окружающей нас.
В конце концов люди исчезают, и мы пробираемся в еще более мрачную часть этого странного места. Мне так хочется спросить у отца, куда мы идем, но он терпеть не может, когда его расспрашивают на людях. Это одна из тех вещей, которые я усвоил за эти годы, и я твердо намерен следовать его приказам.
— Сюда, — тихо говорит он, подходит к двери и открывает ее. Там тихо, и как только я вхожу внутрь, он поворачивается, закрывая и запирая дверь. Позади нас есть еще одна дверь, и отец открывает ее, закрывая, когда я снова прохожу внутрь. Его рука тянется к стене, и он включает свет, шлепая по выключателю.
Начинается жужжание, затем свет мерцает, заливая комнату слабым желтым светом.
Мои глаза расширяются.
В центре комнаты на стуле сидит мужчина. Его лодыжки привязаны к ножкам стула, а запястья связаны за спиной. Судя по тому, как сведены его плечи, я почти уверен, что они пульсируют от ноющей боли. На глазах у него темно-синяя повязка, а через губы протянут темно-серый кусок изоленты, разорванный на концах.
— Что? — спрашиваю я больше себя, чем кого-либо еще.
— Вот куда, сынок, я хотел тебя отвести. — Он проходит дальше в комнату, направляясь к человеку, который кажется мне немного знакомым, но не настолько, чтобы я знал его имя. Кажется, я даже не разговаривал с ним раньше, но его лицо выглядит так, будто я видел его по крайней мере один раз.
— Кто это? — Я киваю в сторону мужчины.
Кажется, он спит, но когда мой отец идет к нему, постукивая по полу своими красивыми туфлями от Armani, голова мужчины поднимается, и он смотрит из стороны в сторону.
Мужчина начинает паниковать за своей пленкой, бормоча бессвязные слова, которые я не могу разобрать.
Мой отец ничего ему не говорит, постоянно расхаживая вокруг кресла и разговаривая со мной.
— Ты другой, Кайлиан. Уверен, ты это понял.
Он смотрит на меня, по его лицу пробегает темная тень, и я киваю, не понимая, к чему он клонит.
— Для таких, как ты, нужно быть уверенным, что ты держишь в узде все, что в тебе есть. Если ты этого не сделаешь, ты можешь стать неуправляемым. Ты можешь потерять себя, если не научишься контролировать это.
Я нахмурил брови.
— И как же я должен это делать?
Он улыбается, его зубы ярко блестят в тусклом свете.
— Именно поэтому ты здесь. — Его палец указывает вверх, и он идет к тому, что выглядит как стенд для инструментов. Вдоль стен стоят стеллажи, а также ряд шкафов и ящиков. Я в замешательстве смотрю, как он подходит к ним и открывает ящик, доставая небольшой клинок. — Я держал этого человека в этой комнате уже несколько дней, не зная, что с ним делать. Я раздумывал, позволить ли кому-то из моих людей разобраться с ним или просто оставить его голодать и умирать. Но за обеденным столом меня осенило, что ты — именно тот ответ, который я искал.
Он проводит пальцем по лезвию, проверяя остроту. Удовлетворившись этим, он поворачивается ко мне, идя с вытянутым лезвием в мою сторону. Мое сердце дважды стучит в груди, и на мгновение я задумываюсь, не идет ли он, чтобы покончить со мной.
Его проблемным ребенком.
И так до последнего момента, пока он не раскручивает клинок, держа его за кончик, а рукоятку направляет на меня.
— Возьми, сынок.
Я делаю, что мне велено, и выхватываю у него нож. Я проверяю его вес на своей ладони, гадая, что мне с ним делать.
— Я хочу, чтобы ты взял это и пошел делать то, что хочешь.
Мои глаза расширяются, и я поднимаю на него взгляд.
— Что?
Он указывает на мужчину, который внимательно слушает нас. Я чувствую это. Его беспокойство. Его нарастающий ужас.
— С этим человеком.
Я сглатываю, моя рука слегка дрожит.
— Ты хочешь, чтобы я... убил его?
Отец смеется.
— Мне все равно, что ты сделаешь, Кайлиан. Я просто хочу, чтобы ты делал все, что хочешь. Выпусти на свободу этого монстра в своей груди, сынок. Но только на минуту. Контролируй его. Отпускай его, когда скажешь, и сдерживай, когда скажешь. Найди. Свой. Контроль.
Я чувствую монстра. С его оскаленными зубами и острыми когтями. Он требует от меня так много. Он царапает и царапает меня, пока я не могу делать только то, что он приказывает.
Например, сломать Генри руку.
— Если ты не готов, просто отдай мне нож, и мы сможем пойти домой. — Он хватается за нож, и я тяну его к себе.
Он улыбается, как будто все это время знал.
— Конечно.
Я облизываю губы, напряжение нарастает в моем позвоночнике. Мне хочется броситься к мужчине и убежать от него. Я никогда не выпускал монстра на свободу полностью, от всего сердца. Интересно, если я выпущу его из клетки, смогу ли я когда-нибудь вернуть его в нее?