Но… Паучок вяло заскреб лапками по липкой дряни и все равно вывалился.
— Мать Арахна не примет дитя, которого касались человеческие руки, — Ашнас любезно помог мне слезть с выступа и даже нашел какую-то грубоватую каменную тубу, на которую можно было сесть. — Тот, кто вырвал паучонка из колыбели, обрек его на смерть.
Обняла паучка покрепче. Нет, его нельзя тут оставлять, он просто умрет. А он уже и лапками шевелит. Нет, я, конечно, мало знаю о пауках, но пару мух-то я ему поймаю. Или яйцо! Точно, яйцо. Племяшка таскала меня на выставку, где были пауки-птицееды. Впрочем, если малыш предпочитает дракониров, я всегда могу предложить ему Дареша.
— Давай возьмем его с собой, — сказала беспомощно, баюкая жутковатого вида паученка.
Подняла взгляд на бесстрастное лицо драконира и… застыла.
За его спиной, прямо на темной каменной стене загорались буквы. Буквы вспыхивали синим пламенем и гасли, прожигая телом камень. Вязь чем-то напоминала латинское письмо. Я точно знаю, мой ненаглядный муж, благодаря которому мне пришлось бежать не ближе, чем в другой мир, на врача учился.
Виве знала три наречия и немного владела стародраконьим, но эти буквы не относились ни к одному из известных ей языков. Буквы ложились выжженными бороздкам на каменное полотно, и я вдруг с удивлением начала складывать их в слова.
Вспыхнет пламя в белом городе в дни большой воды, в синих стеклах отразятся крики. Тысячи тысяч против тысячи тысяч ради алого камня, лежащего на дне. Белая дева в белом саду возносит черную молитву во имя чужого бога.
— Увидела? — без улыбки спросил драконир.
Он даже не обернулся, хотя пламя пророчества ложилось синим отсветом на его лицо. Дыхание застряло у меня в груди.
«Никогда не видел, чтобы коридоры выпадали так быстро», — сказал Ашнас, словно каждый день видел эти коридоры. Ашнас, который откуда-то знал, что это колыбель, и что паучка оторвали человеческие руки. Который смотрел на меня, и его глаза горели золотом.
С трудом кивнула, не отрывая от него взгляда.
— Тогда иди, — он поднял руку и в конце залы с невидимым гулом сдвинулся каменный проход. — Мы устали и желаем покоя. Если тебе суждено найти путь, ты выберешься.
Без единого слова, прижав паучка к груди, я прошагала к выходу и ни разу не обернулась. Спину жег лазерный взгляд драконира.
Хотя, конечно, никакой это не драконир и уж тем более не Ашнас. От Ашнаса осталась только окровавленная рубаха и груда выпотрошенных артефактов, сложенных у стены.
С самого начала я ходила под ручку с богиней. Или богом. Так уж сложилось, что Арахна была мужиком.
Глава 10. Материнское наследство
Хотела бы я сказать, что все закончилось. Но каменный коридор сменялся следующим, а я все шла и шла, пока не сообразила оставлять черные липкие мазки от своего паучка на стенах.
И точно. Я ходила по кругу.
Наверное Арахна сообразила, что мне не хватает безгрешности. Или надо говорить «сообразил»?
Ноги меня уже не держали, голода не чувствовалось, но от жажды горело в горле, руки затекли настолько, что я не выдержала и оторвала платью хвост, скрепив его наподобие слинга для паучка. В конце очередного коридора уселась прямо на пол, обессилено вытянув ноги. В голове было пусто.
Я бы поплакала, но обезвоженный организм выдавал только сухое рваное дыхание. Маленький паучий комочек пульсировал напротив сердца, и я против воли начала задремывать.
Все же я оказалась права. Горечь, боль, невыносимая, жгущая сердце боль меня отпустили. Я была мертва для матери, мужа, сестра и многочисленных родственников, можно было вздохнуть и освободиться от родственного ига, кормящегося на моем состоянии. Как бы не поступила Виве, меня это уже не касается. Даже умирать не так страшно.
В одиночестве, конечно, зато без особенных сожалений и страданий, что около тебя кучкуется двадцать человек народу и, затаив дыхание, ждет, когда же ты, наконец, загнешься.
Коридор дернулся и я невольно открыла глаза.
В конце коридорной кишки образовалась развилка на каменный и земляной ходы, и меня вдруг со страшной силой потянула войти в земляной ход. Но ведь надо ходить только по каменным?