Выбрать главу

Я медленно шел сквозь толпу, предательски ощущая себя полицаем, который идет сквозь строй русских крестьян над которыми три года имел неограниченную власть, а теперь всё изменилось.

Хреновые ассоциации.

Вон слева Валентин Николаевич промелькнул — учитель труда с пятого по десятый. Глаза отводит. В руках двустволка, интересно чем набиты гильзы, серебряной крошкой против вампиров? Убить вампира не убьёт — но покалечит и разозлит это точно. Можно его забить в ящик и похоронить глубоко под землей, но есть шанс, что собратья приведут специально обученных псов и раскопают брата, а тогда держитесь все причастные — ночью передушит как кур. Самый надежный способ это распять его на кресте, забить в сердце осиновый кол, отрезать башку и набить глотку чесноком, а потом уже похоронить так чтобы голова лежала в ногах лицом вниз. Никакая собака не поможет, а всё остальное просто лёгкие раны. Нет, я сам таким не занимался, но ребята рассказывали. Утилизаторы вампиров навес золота были и каждая бригада держала хотя бы двоих в штате и берегла этих угрюмых ребят от глаз противника.
Не смотрит в глаза трудовик — делает вид, что не узнал. С охотой верю, что тебе стыдно, дедуля.

Таксист Жорик. Прошедший от звонка до звонка всю войну по его словам. По глазам его не видно — ветераны их сразу можно узнать по глазам. Этот не такой. Этот довольный жизнью, хвастун, собирает вокруг себя мужиков и рассказывает небылицы о том как боятся света оборотни. Если бы он воевал то знал бы, что волки боятся только огня, а на солнце им плевать они оборачиваются где и когда захотят лишь бы был нож через который можно перекинуться. Сейчас я походу смотрю ему в глаза и он отворачивается скрывая нахлынувший страх. Не бойся меня, я тебе не враг, старый хвастун. Бойся то, что ты можешь разбудить поджигая этот факел в руке.

Кто там еще отводит глаза? Этого не знаю. Этого тоже. Одни мужики, хорошо, что не додумались женщин взять — обезумевшие женщины не остановятся и не выслушают аргументов. С мужиками можно договориться, но не с матерями потерявших детей. Это, кстати, всех касается, нечистых тоже.



Говорят, что одна мавка видела как танком раздавили её корзинку с икринками. Всю эту красно-желтую грязь намотало на гусеницы и размазало в следах на земле, оставленных гусеницами.
Когда взвод ушёл, а её по какой-то причине оставили в живых избитую, окровавленную, постриженную наголо чтобы лишить силы и она пришла в себя то проползла по мокрой траве, по болоту, по выжженной земле и собрала все, что осталось от потомства в кулачок. Долго молилась над своими красными семечками, долго шептала и дула, пытаясь оживить хоть одного наследника, но у нее ничего не вышла. Тогда она уползла в озеро, которое глубинные бомбы превратили в болото и нырнула. Никто не знает как мавки хоронят своих детей, никто из живых не видел этого, но видели как она через десять дней опять выползла уже с ежиком жестких волос на обритом солдатнёй черепе и с раскаленно красными зрачками.
Так и не поднявшись на ноги она поползла между деревьями, свернула на дорогу и исчезла вдали оставив за собой только след тянувшегося тела и отпечатки рук.
Мужики прошлись ради интереса пару километров, но так и не увидели где она сдохла. А я думаю, что не так все закончилось. Я не знаю какая бригада в тот день была на поляне и не смог отследить судьбу тех танкистов, но думаю, что ничего хорошего в летописи их жизни не записано. Мавки очень мстительные, очень живучие и хитрые твари.
Так что хорошо, что здесь нет наших женщин. И, надеюсь, что мое имя не сильно разнесли слухи, иначе до конца расследования матерям лучше на глаза не попадаться.
О, а это.
— Гандон!
— Эй, не бей его, пацан!
Залепил исподтишка в глаз, так что искры посыпались. Я не ожидал и на чьи-то руки упал, хорошо, что не в ноги, в пыль на щебёнку. Быстро отпихнули, но тут я уже не возражал — хотелось в глаза посмотреть, тому кто из засады бьёт.
— Здорово, Санька! Так понимаю, что ты на работу не выйдешь?
— Как ты мог, Игорёха? Это же дети. Как ты мог сдать наших мальчиков? Как ты мог предать?
Он так пафосно это произносил, что я чуть было не поверил в его речь, но почувствовал дыхание Завозного, увидел беглый взгляд за спину и бывшего напарника и других мужиков, что сразу понял. Не все здесь так просто похоже. Но обдумать мысль времени не было.
— Шагай, — подтолкнули в спину, — в сизо наговоришься. Если рот будет не занят.
Я подмигнул напарнику и больше несмотря на него проследовал к своим.
***
Много еще знакомых промелькнуло. Мужик с лесопилки, охранник из детского сада, налоговый консультант, юрист с завода, мясник с торгового, но мне они уже были неинтересны.
Я видел только Касьяна, который стоял у колодца, с виду расслабленный, руки по швам, легкая улыбка на лице и он тоже смотрит на меня. По бокам двое парней с крестами на лицах. Как всегда бесстрастные и безэмоциональные как роботы, но теперь они включили режим «в действии»: сбросили плащи, обнажив мощные мускулистые руки. Одежда лежит под ногами, а в руках у одного два кинжала, а у второго пистолет и мячик, который он разминает без остановки. Не замечал раньше за ним такой привычки.
Пацаны готовы обороняться и втроём они прикрыли обитателей подводного мира, не знаю случайно или нарочно. Колодезного не видно, но жена его выглядывает из-за плеча и глаза так и светятся предвкушением. Ох уж эти бабы. Одна все-таки просочилась. «Быть беде», как сказал бы капитан дальнего плаванья обнаружив сирену в трюме.
Я подхожу ближе и останавливаюсь. Водянка фокусируется на мне и шипит как болотная змея.
— Ну что, Касьян Мудрый? Я же говорила. Он за них! Он всегда был за них, Касьян.
— Нет никаких мы или они. Здесь и сейчас нет врагов на этой площадке, верно, Игорь?
Я колеблюсь буквально мгновение, трусость и нерешительность ещё никто не отменял и киваю.
— Хотелось бы верить!
— Допросить их! — крикнул мясник, — А потом порубить на куски!
И сжечь! Залить святой водой по гланды! Где отец Василий?
А предателя по суд! Отрубить ему руки! Привязать к столбу и поджечь.
Такие вот крики я слышал за спиной и понимал, что удар в глаз скоро может оказаться хорошим воспоминанием.
— Поди сюда, — сказал Касьян и протянул мне руку, — Мы защитим тебя друг, не бойся.