Луиза без энтузиазма запускает вилку в блюдо, возит вилкой по тарелке, размазывая содержимое.
Генри (ест механически, очень сдержанно, размеренно). Хороший ужин.
Луиза (отставляет тарелку в сторону, отпивает вина). Пластик! У этих овощей нет вкуса…и запаха. Они выращены из пластика.
Генри. Это питательно. И полезно. В почве овощи могут принять в себя много вредных солей…
Луиза фыркает, отпивает ещё.
Генри. Ученые доказали, что в тепличных овощах и фруктах много полезных, настоящих витаминов, без всяких примесей.
Луиза молчит, крутит бокал в руке, разглядывая через него свечу. Генри закашливается, берет свой бокал с вином отпивает и лицо его вытягивается от ужаса.
Генри (резко осипнув). Это…что такое?
Луиза (невинно) ты о чем?
Генри тычет пальцем в бокал, глядя на него с нескрываемым испугом.
Луиза. Ах, это… вино.
Генри. Оно…настоящее?
Луиза. Да, мне прислали его с моих лавандовых полей, из дома. Я, может быть, и могу смириться с жизнью в аквариуме, с дрессированным светом и с тем, что вся еда одинаково пластиковая и безвкусная, но смириться с тем, что самый благородный напиток, что вино стало пастеризованной дрянью выше моих сил!
Генри. Луиза, ты как ребенок! Настоящее вино вредно…ты знаешь, сколько в нем…
Луиза (заливаясь смехом, откидываясь на спинку стула). Генри…ох, Генри! Какая разница? Какая разница сколько в нем вредного, если оно мне нравится?
Генри (со смешанным чувством раздражения и непонимания) Ты – мать моих будущих детей. Я не хочу, чтобы мои дети росли в безопасном городе, но чтобы их здоровью угрожал их же родитель!
Луиза (резко отставляет бокал в сторону, вино выплескивается на белую пластиковую скатерть). Мать детей? Будущих детей? О которых я до сегодняшнего вечера даже не слышала. Ты не спросил меня о том, что я хочу, но уже решил, что я согласна?
Генри. Разве ты не хочешь детей?
Луиза. Этого я не говорила.
Генри. Может быть, ты не хочешь детей от меня? И у тебя все-таки кто-то есть?
Луиза (с холодной яростью) еще одно такое предположение и я заставлю тебя выпить всю бутылку настоящего вина! (вздыхает, немного помолчав). Ты говоришь о детях…я их хочу. Но ты говоришь об их мире… ты говоришь об их аквариуме.
Генри. Это не аквариум!
Луиза. Ты всегда на виду. Я всегда на виду. Это лучшие жалюзи, а сейчас будто бы все равно день. От свечей нет толка…
Генри (сердито). Потому что они опасны. Я уже нарушаю запрет...
Луиза (слегка повышая голос). Безопасность…ты говоришь о ней, как будто бы она от этого перестанет быть клеткой. Я еду на работу в автобусе. Где у каждого человека отдельная кабинка, которая открывается строго на заданной остановке, чтобы, не приведи боже, не вдохнуть запах улицы. Нет, Генри, послушай меня, наконец! Я работаю в офисе, у которого все окна до пола, в окна бьет свет, что днем, что утром, что ночью…и свет тот исходит не от солнца. Я иду домой по определенной дорожке, по которой идет сектор моего отдела, чтобы не пересечься с другим сектором. Я сажусь в тот же автобус, в ту же кабинку… Генри, да дай же мне договорить!
Генри, забывшись, снова делает глоток вина, осознает, с трудом проглатывает его, наливает в чистый стакан воду.
Луиза (вытирает салфеткой расплескавшееся вино, старается не смотреть на Генри). А потом…потом, Генри, я открываю три десятка электронных замков, дважды предъявляю электронный пропуск, прихожу в квартиру, которая стоит на сигнализации и переставляю датчик охраны на мирный режим. и как бы мы не закрывали наши окна жалюзи, мы все равно на виду у света, который, на минуту, даже не настоящий. Ты говоришь, что это безопасность? Ты, правда, так считаешь?
Генри. Число преступлений, благодаря всем этим мерам, сократилось! Теперь нам не грозит опасность ограбления…или убийства.
Луиза. А нам теперь и жизнь не грозит. Генри. Милый Генри, неужели ты хочешь, чтобы наши дети приходили домой на полчаса позже, потому что все эти замки нужно закрыть и открыть в определенном порядке? Неужели ты хочешь, чтобы они ходили по городу ровными рядами, по очерченным дорожкам, боясь сделать шаг в сторону, чтобы не получить штраф или санкцию?
Генри (осторожно берет руку Луизы, замечает, что рука ее тонко дрожит). Луиза, милая Луиза… почему у тебя так дрожит рука? Разве ты боишься?