– Каком леднике?
– Он не сказал. Но рекламирует он походную одежду.
– А разве на леднике не плавки надо рекламировать? – спрашивает Ингвар.
Мы смеемся, а я припоминаю, что как раз где-то видел фотографию Хаукона Ингимара зимой в плавках. Потом разговор переключается на грядущие выходные: кто приедет, а кто не приедет и чьи дети чем занимаются.
У Оддни брат и сестра: Ингвар и Эстер, у обоих семья и дети, причем у кого-то даже один приемный. Я долго не мог запомнить, у кого из них какие дети и как кого зовут, а сейчас худо-бедно затвердил – по крайней мере, я так надеюсь. А еще нельзя забывать про Хаукона, их отца, который приедет в субботу, чтоб присутствовать на застолье. Ему всего около восьмидесяти, а у него уже какое-то дегенеративное заболевание, которое диагностировали пару лет назад, и с тех пор оно все прогрессирует.
До того, как Оддни встретила меня, у нее уже родилось двое детей: Хаукон Ингимар, а потом Стефания или, как ее обычно называют, Стеффи. Хаукон Ингимар, или, как его зовет кое-кто, Хаукон-младший, если разобраться, немного сам по себе. Оддни всегда притворяется, будто у него ужасно много дел, но насколько мне известно, он днями напролет только и знает, что пялится в объективы фотоаппаратов, а по большей части – в собственный телефон, с которым не расстается. Но тут уж не мне судить, ведь я вырос совсем в другие времена и, возможно, являюсь порождением какой-то иной реальности.
Стефанию я видел редко: она живет в Дании и работает там в какой-то косметической фирме. У нее очень крутое образование – инженерное, хотя я точно не помню, на какого именно инженера она училась.
Сам я обзавелся детьми лишь в тридцать лет, когда встретил женщину, у которой был трехлетний мальчик. Его я воспитал как собственного сына, и с тех пор он так и следовал за мной, хотя с Нанной мы уже давно развелись и перестали общаться. У этого мальчика не было отца, во всяком случае такого, о котором можно говорить, и я счел за честь сыграть эту роль в жизни ребенка. Я понятия не имел, как много труда требует – и в то же время как много дает человеку – ответственность за сына. Все эти великие и малые моменты его взросления: я проводил его в первый раз в школу, учил читать, водил на занятия по плаванию, смотрел на школьный выпускной с подступающими к горлу слезами. Отцовство – лучшее, что было в моей жизни, и с этим ничто не сравнится.
– Ну, нам пора, – говорит Оддни, допивая из моего стакана.
Вставая, она роняет на пол сумочку, и они с золовкой вдосталь смеются. Щеки у Оддни раскраснелись, как и всегда после выпивки. Я ощущаю небольшую тревогу, но отгоняю ее прочь. В этот раз все наверняка будет не так плохо.
За тот год с небольшим, который мы провели вместе, я не мог не заметить, что семья Оддни непростая. Конечно, я и так знал, что такое семейство Снайбергов, но особо не следил за их жизнью, ведь я редко читаю светскую хронику или деловые газеты, но если б читал, то, возможно, был бы лучше подготовлен ко всему.
В их семье много людей со взрывным характером, и эти взрывы бывают весьма громкие. Я и раньше наблюдал у этого семейства, как одно-единственное незначительное замечание может спровоцировать бурную ссору. Где кто-нибудь скажет такое, о чем лучше промолчать, а другой выбежит вон. Чтоб понять, какие они, лучше всего представить себе стадо бегемотов в тесном озерце: все постоянно сталкиваются друг с другом. Когда сходятся такие сильные личности, никогда не знаешь, что произойдет, лишь одно ясно: в какой-то момент непременно дойдет до точки кипения.
Петра Снайберг
– Скажите «чи-из»! – Я держу телефон и фотографирую нас всех в машине. Подростки на заднем сиденье вяло улыбаются, а в голове возникает картинка, когда они были маленькими и миленькими и улыбались до ушей, крича «чи-из!». А сейчас оба сидят со своими беспроводными наушниками в ушах, и их лица ничего не выражают. Многое изменилось с тех времен, когда все поездки на машинах приходилось планировать тщательно, с остановками длиной в час, детскими песенками или сказками, включенными на полную громкость, пока сам ты держал пальцы крестом, надеясь, что спокойствие не нарушится. А сейчас в машине царит молчание, так что я даже начинаю скучать по детским крикам. Скучаю по тому периоду, когда главной проблемой моих детей было кому выбирать, какую песенку сейчас послушать.
– Все в порядке? – спрашивает Гест так тихо, что детям не слышно.
– Да, конечно, – отвечаю я с деланой радостью в голосе.
Гест знает меня хорошо и сразу видит, что я притворяюсь.
– Тебе сегодня ночью снился кошмар. А я-то думал, они уже прекратились.
– Правда?
Гест не отвечает. Он знает, что у меня есть несносное обыкновение заполнять паузы в разговоре, а также знает, что я вру: сегодняшний сон я помню хорошо. Этот сон преследует меня с подросткового возраста. Я стою одна посреди дороги недалеко от горы Акрафьятль. Вокруг темень, хоть глаз выколи, а вскоре начинается снегопад. Все тихо и мирно. И вдруг – резкий белый свет, он слепит меня, и тут я просыпаюсь. Вскакиваю, словно произошло что-то ужасное.