После того как он внедрился в группу пропагандистов чучхе согласно изначальному приказу, партия долгое время не посылала новых указаний. Он часами лежал в темноте своей комнаты и размышлял о том, чего же на самом деле от него хотят в Пхеньяне. Тогда ему был не очень ясен смысл этого полного иронии приказа. Киен не понимал, почему он, член Трудовой партии Кореи, должен изучать идеи чучхе вместе с этими юными активистами, вместо того чтобы вести их за собой. Лишь много позже он пришел к выводу, что руководство, включая Ли Санхека, хотело, чтобы он не возглавлял здешнее студенческое движение, а естественным образом нажил необходимый опыт и стал типичным южнокорейцем. Может быть, они даже хотели, чтобы в его копилке оказалась еще какая-нибудь судимость за нарушение закона о собраниях и демонстрациях. Он должен был полностью копировать жизнь окружавших его людей и наравне с ними получать все эти раны, ведь они были не менее важной деталью образа, чем боевые шрамы на теле гордого полинезийского воина. Однако, к счастью или к несчастью, Киен ни разу не был арестован. Сказалась и его изначальная спецподготовка, и то, что он в принципе ничем не бросался в глаза. Даже среди друзей по группе он был незаметен настолько, что его постоянно пропускали, когда считали количество человек за столом, или, оживленно болтая между собой, подолгу не замечали, что он сидит рядом, а потом вдруг удивленно спрашивали, когда он успел прийти. Несмотря на все это, всегда находилась пара человек, которые вспоминали о нем и звали с собой, когда группа собиралась куда-нибудь. Эти молодые активисты, которые рассуждали об идеях чучхе, с торжественными лицами ходили на «большие слеты», раздавали листовки и бросались бутылками с горючей смесью на демонстрациях, на самом деле были всего лишь мальчишками, повзрослевшими раньше времени, чьи лица все еще покрывали следы от юношеских прыщей. Они вместе ходили есть острые рисовые хлебцы в передвижных закусочных, обсуждали нравившихся им девушек со своего курса, ходили в кино и с восторгом смотрели гонконгские боевики вроде «Светлого будущего» Джона By. По праздникам они приглашали к себе Киена, у которого не было семьи, и угощали домашней едой.
Однажды летом Киен и еще двое друзей поехали на остров Вольми неподалеку от Инчхона. У одного из них, вечно лохматого, была кличка Сорока по имени персонажа из комиксов Ли Хенсе, другого называли Трепачом, а Киен был Кувалдой. Пьяный от сочжу и морского ветра Сорока, лежа на пляжной скамейке, вдруг спросил: «Как думаете, тот день, когда случится революция, когда-нибудь наступит?»
Старший брат Сороки был рьяным активистом, который намного раньше него влился в студенческое движение и успел стать одним из главных теоретиков народно-демократического «лагеря PD». Когда Сорока был в последнем классе школы, брат был против того, чтобы он поступал в университет, и всячески отговаривал его: «Ну поступишь ты — и что будешь там делать? Станешь очередной собакой буржуазии? Лучше сразу иди на заводы и займись рабочим движением! Посмотри на меня. Хоть я и поступил в университет, все равно бросил и сейчас жалею, что слишком поздно пришел на завод. Ты должен как можно скорее стать рабочим и полностью посвятить себя классовой борьбе, чтобы не жить с чувством вины, как я». Вся их семья ютилась в одной маленькой комнате, где даже не было места для письменного стола, и в этом тесном пространстве Сороке, с детства жившему плечом к плечу с братом, было некуда деваться от его давления. Однажды брат даже отобрал учебники Сороки и выбросил ящик из-под яблок, который тот использовал вместо письменного стола. «Сам-то пошел в университет, а мне, значит, нельзя?! Одно дело — учиться и бросить, а другое — вообще не учиться», — сердился Сорока. Наперекор брату, он тайком учился еще усерднее и смог поступить в университет. На вступительных экзаменах он получил лучшие в своей жизни оценки, но, как только оказался в университете, тут же, как и его брат, с головой окунулся в студенческое движение и с тех пор близко не подходил к учебным аудиториям. Единственное отличие было в том, что он выбрал другой лагерь и стал национал-либералом, считавшим идеи чучхе основой философской мысли.