Между ними наступило неловкое молчание. Подумав, Киен сказал:
— Ты станешь выдающимся писателем.
— Лучше не говори того, во что сам не веришь. — отмахнулась Сочжи.
Увидев ее смущение, Киен тоже неловко рассмеялся и ответил:
— Вообще-то в это действительно сложно поверить.
Сочжи снова потрогала борсетку и спросила:
— А о чем твой роман?
— Да так, ничего особенного.
— Ну расскажи. — настаивала она.
Поколебавшись, Киен рассеянно выдавил из себя невпопад:
— Ну, там кое-то про восьмидесятые, про студенческие годы…
— Нет, не пиши об этом сейчас, — перебила его Сочжи. — Лучше потом. Сейчас это слишком банально.
— Ты думаешь?
— Конечно. Об этом уже все кому не лень написали.
— И то правда.
Если бы Сочжи знала, о чем он на самом деле писал, она не стала бы так уверенно бросаться советами. Долгие годы Киен неустанно вел дневник о границе между жизнью и смертью. Он лишь никогда не переносил его на бумагу. С тех пор как он прибыл в Сеул в 1984 году, через его руки прошли сотни агентов, рассеявшихся по всем уголкам Южной Кореи. Он был для них проходным пунктом в этот мир, встречал их и подбирал каждому подходящие имя и профессию — такое было под силу только человеку, который долгие годы провел на Юге и сумел не потеряться в этом бескрайнем море незнакомых слов. В распоряжении «35-й комнаты» имелись лишь книги, журналы и сведения из вторых рук, которых было далеко не достаточно. В историях, придуманных на Севере, всегда было что-то неестественное, не соотвептвухмцве действительности. С годами языж этих историй стремительно устаревал. Здесь постоянно появлялись новые слова, а старые исчезали или приобретали другой смысл. Для разведчика было мало языка, который можно было изучить по книгам и телесериалам. Задачей Киена было помочь им освоить современный лексикон и придумать для них правдоподобные биографии, которые ни у кого не будут вызывать подозрений. Ли Санхек посчитал, что он хорошо подходит на эту роль, и Киену такая работа тоже пришлась по душе. Ему не надо было приставлять к чьей-то груди пистолет или сидеть в мокром водолазном костюме внутри тесной мини-подлодки, куда едва поступает кислород, питаясь сухой лапшой быстрого приготовления и мучаясь от морской болезни. Вместо этого он читал корейскую литературу и записывал на видеомагнитофон каждый выпуск документальной передачи «Эра человечества», где рассказывалось о повседневной жизни обычных людей. Он читал с экрана субтитры и заучивал целиком предложения. Ему надо было знать, как живут представители разных слоев южнокорейского общества. По выходным он отправлялся на рынок и разговаривал с незнакомыми людьми или садился на туристический автобус на площади Кванхвамун и ехал куда-нибудь в Канвон. Ничего не подозревающие попутчики, решившие отдохнуть в горах, охотно делились с ним историей своей жизни. Он беседовал с ними в автобусе, у родника во дворе буддийского храма, на смотровой площадке на вершине горы или посреди заиндевелых полей мискантуса. Иногда он чувствовал себя штатным драматургом в каком-нибудь театре. Когда главные роли были распределены, он должен был придумать истории жизни своих персонажей. Придя к Киену, агент заучивал придуманную им историю и отправлялся на задание рабочим из Ульсана, филиппинским студентом или учителем в отставке. От него не требовалось никакой режиссуры. За постановку сцен и игру актеров отвечали уже другие. Он же должен был бесконечно создавать все новые и новые истории. Большинство агентов, освоив роли, которые он им давал, отправлялись в свободное плавание, выполняли возложенную на них миссию и благополучно возвращались на Север, но иногда случались и провалы. Каждый раз, когда он слышал о неудавшейся операции, ему становилось грустно, однако трудно было сказать, что именно это была за грусть: то ли сопереживание несчастью другого человека, то ли расстройство из-за несовершенства собственного творения.
— Покажешь мне потом рукопись, когда будет готово? — спросила Сочжи.
— Ты пока сохрани как следует эту сумку, ладно?
— Ладно. Скажи, когда снова начнешь писать.
— Я подумывал снять себе место в читальном зале, но не знаю, будет ли у меня действительно время писать.
— Надо найти время. Нельзя просто сидеть и ждать, пока оно само у тебя появится.
В памяти Сочжи их разговор тогда закончился вроде бы на этом. Она вышла из метро и пошла по направлению к дому. Она жила в районе Ахен и снимала небольшой одноэтажный дом в квартале, который уже давно стоял в списке на реконструкцию. Благодаря тому, что реконструкцию постоянно безо всякой причины откладывали, она вот уже несколько лет платила низкую арендную плату и могла каждый день смотреть на яблони и магнолии в небольшом дворике перед домом. Как и в любом старом квартале, небо здесь не заслоняли высотные здания и повсюду было множество маленьких закоулков. Только между телефонными столбами сиротливо висел грязный и обтрепанный баннер со словами «Поздравляем с формированием Комитета по реконструкции!». Здесь соседи при встрече здоровались друг с другом, а хозяин маленького магазинчика на углу запросто давал товары в долг. О том, чтобы привести в дом мужчину, нельзя было даже и мечтать, но для начинающей писательницы Сочжи невозможно было придумать района интереснее. Открыв окно, она могла запросто стать свидетелем оживленной перебранки между соседом в одной майке и его женой или нечаянно встретиться глазами с женщиной, ворующей соевую пасту с чужого двора. Все обращались к ней «учительница Со», а дом, в котором она жила, так и называли: дом учительницы Со. Некоторые из соседей даже думали, что она и есть хозяйка этого дома, а вовсе не квартирантка.